Экс-глава Дойче банка в России Алексей Родзянко о том, как он едва не пострадал по делу ЮКОСа

Двадцать лет назад потомок знаменитого русского рода, но рожденный в США Алексей Родзянко решил переехать в Россию. Он понял, что если не попробует себя на исторической родине, то будет жалеть об этом всю жизнь. Г-н Родзянко занимал  руководящие посты в российских филиалах JPMorgan, Deutsche bank, Credit Suisse, а теперь работает в ИФК «Метрополь». В интервью Financial One он рассказал о своих  наиболее успешных инвестициях в России и о том, что мешает улучшить инвестклимат.
 
— Почему Вы 20 лет назад решили переехать в Россию?
— Россия всегда меня привлекала. Я понял, что если не приеду сейчас, то этого не случится никогда, и я пожалею об этом. Подумал, что лучше попробовать, а если ничего не получится, то вернусь. Но все получилось, и я остался здесь.
 
— Известно, что Вы сами инвестор. Расскажите, во что Вы сейчас вкладываете.


— Я продал бумаги энергетического сектора и переложился в компании, которые, наоборот, потребляют энергию и сырьевые ресурсы. Кроме того, я вошел в сектор ритейла и недвижимости в США, который сегодня достиг своего докризисного уровня и дает хорошую прибыль. Мне интересны и авиаперевозки. Также вкладываюсь в акции растущих рынков Южной Америки.
 
— Почему Вы решили продать нефтяные акции?
— В США газ очень подешевел, зато в Европе, напротив, стал гораздо дороже. Его можно экспортировать, но на это пока нет разрешения. Хотя мне кажется, что в ближайшее  время оно появится. Это напрямую влияет на цены на энергоносители в России и на весь рынок в целом.
 
— Что скажете об американских индексах, которые демонстрируют рекордные значения?
— Они были на своем пике, но если смотреть в исторической перспективе, за последние пять лет они дали минимальный прирост — 10%, что нельзя назвать прекрасным результатом. Сейчас американскую банковскую систему накачивают деньгами, и если их вложить в банк, то после инфляции они дадут отрицательный результат. Чтобы бороться с инфляцией и хеджироваться, нужны реальные активы.
 
— Как оцениваете ситуацию в России? Что думаете о диверсификации экономики?
— Я помню такие же разговоры с советскими делегациями еще в 1970-е годы. Толку от них было очень мало. В какой-то момент Россия начала смотреть в сторону капитализации и рыночных индикаторов. Но все-таки серьезных шагов для раскрепощения и диверсификации экономики пока нет. Последняя тенденция —  государство становится более полицейским, чем рыночным, и это отражается на ценах.
 
— Как это воспринимают иностранные инвесторы?
— Россия мало работает над своим имиджем, поэтому его нельзя назвать положительным. Государство больше ориентировано на внутреннего инвестора, чем на  внешнего. Если говорить об отношениях с США, то свою негативную лепту вносит и  холодная война прошлых лет, и ситуация, сложившаяся сейчас, — к примеру, вокруг истории с Магницким. Все это не очень положительно действует на инвесторов. К тому же сырье дешевеет, а значит, и Россия дешевеет.
 
— Американские СМИ пишут плохо о России?
— С начала кризиса положительных историй о России становится все меньше и меньше. Если раньше можно было сказать, что кто-то плохо пишет о России, не имея на то оснований, то сейчас ситуация другая. Насторожиться заставляет и тенденция к госкапиталу, который все подминает под себя. К тому же, такие компании не только занимаются бизнесом, но и имеют дополнительные поручения от государства. Излишние социальные задачи компаний идут вразрез с моими инвестиционными интересами. Я  вложил $100 и хочу получить $200, но если я получу $120, а $80 уйдут на социальные нужды, то меня как инвестора это не устроит.
 
— Расскажите о своем самом необычном опыте инвестирования.
— Я переехал жить и работать в Россию 3 августа 1998 года, а через две недели грянул кризис. В этот момент я управлял бизнесом JPMorgan по торговле российскими активами, в частности гособлигациями. В один момент все рухнуло — начался дефолт и девальвация. То, что стоило 100 рублей, стало стоить копейки. Оклемавшись от удара,  Россия начала восстанавливаться. Тогда я почувствовал, что это дно, что хуже уже не будет, и решил для личного счета купить себе российские долги, которые подлежали  реструктуризации. Получил разрешение JPMorgan — при условии, что в этом не будет  конфликта интересов. Позвонил брокеру, но тот отказался покупать эти бумаги, сказав, что это не для меня. Я долго с ним спорил, объясняя, что я квалифицированный инвестор и осознаю ответственность этой покупки, но тот стоял на своем — мол, бумаги неликвидные и они не нужны. Только после того как я припугнул его закрытием своего счета и переводом всех своих средств в другой брокерский дом, он согласился купить их мне.
 
— Большой объем?
— Цена была очень низкой. Номинальная стоимость бумаг была в десять раз меньше, чем  я потратил на них. Я инвестировал приличные для себя деньги. Теперь эта прибыль — существенная часть моих пенсионных сбережений. Это одно из моих самых эффективных вложений в жизни.
 
— Закончилось ли в России золотое время инвестбанкиров?
— Перспективы этого направления не радужные. Бизнеса сейчас мало, маржи никакой. Быть инвестбанкиром на российском рынке сегодня тяжело. Количество и объемы сред- них сделок снижаются, крупные сделки идут только через госбанки. Возможно, будущее у инвестбанковского направления еще есть, а вот настоящего очень мало.

 
— Государство само себя продает и покупает?
— Да, и это приводит к некоторому застою.
 
— В России еще осталось что продавать?
— Конечно, процесс вряд ли остановится. К примеру, Фридман (Михаил Фридман — совладелец «Альфа-групп». — Прим. Financial One) построил телекоммуникационную корпорацию, но сейчас решил пойти в сектор прачечного сервиса. Ему нужны деньги и, к примеру, нужно продать свой телеком.
 
— Сейчас приходится работать с инвесторами? Не хотите создать собственный фонд?
— Своего фонда в планах пока нет. Я уже несколько месяцев, состою в экспертном совете при компании Spectrum Partners. Ее возглавляет мой знакомый Дмитрий Евенко. Под управлением компании несколько фондов. Я с ним знаком еще с первых дней своего пребывания в России: мы вместе работали в Объединенном городском банке, где Дмитрий был старшим трейдером. В совете компании мы вместе обсуждаем, куда и во что инвестировать, как позиционировать себя и т. д. Кроме того, я продолжаю работать в ИФК «Метрополь», где мой контракт действует до конца года. Отношения с акционерами компании у меня хорошие, поэтому, что будет дальше, зависит от ситуации на рынке и от моих личных планов.
 
— Пока сделок на рынке акций немного. Как выглядит сейчас бизнес бондов в России?
— Объективно бизнес бондов очень прибыльный, это одно из лучших направлений за последние три года. Но когда ты маленький частный инвестбанк, то у тебя фондирование меньше и дороже. Бонды надо делать с большим и дешевым фондированием. Маленькой независимой компании на этом рынке тяжело быть конкурентоспособной. К тому же, у финансовых компаний нет гарантий финансирования ЦБ, а это еще один риск.
 
— Но ведь часто небольшие компании управляют своим портфелем?
— Своим портфелем я и сам могу управлять. Впрочем, как и многие другие инвесторы, вместо того чтобы держать армию в сто человек. Разумно содержать персонал, если, к  примеру, аналитики прибавляют тебе базисные пункты к доходности. Но нужно учитывать, на каком объеме они это делают и приносит ли это результат.
 
Чиновники и ЮКОС
 
— Вспомните самый необычный эпизод в Вашей карьере.
— В 2005 году я возглавлял Deutsche bank в России, и как раз началась история с ЮКОСом. Компании предъявили непосильные налоговые требования, а первой реакцией ее руководства стала попытка расплатиться. Для этого компания решила распродать свои непрофильные активы. Deutsche bank имел кастодиальный бизнес, и мы были номинальными держателями «дочек» ЮКОСа. В числе прочих было 100% акций «Роспана». Ее захотела купить ТНК-ВР за $800 млн; сделка планировалась в юрисдикции BVI (Британские Виргинские острова). Когда эта информация появилась в газетах, государство решило остановить сделку, чтобы ЮКОС обанкротился. К нам в Deutsche bank пришло письмо от главного судебного пристава России с просьбой арестовать акции «Роспана», принадлежащие ЮКОСу. Мы ему ответили, что на счете ЮКОСа нет ни одной акции этой компании, поэтому нам нечего арестовывать. На следующий день пришло письмо с более коротким текстом: «Арестуйте акции «Роспан». Помню, как мы схватились за головы.
 
— Вы имели право арестовать эти акции?
— Чтобы арестовать имущество, нужно, чтобы в отношении его владельца действовало судебное решение. Но его не было. В своем ответе мы привели ссылки на закон и снова отказали. Но на третий день письмо пришло лично мне. Жирным шрифтом было написано: «Если Вы не арестуете акции, то против Вас лично будет возбуждено уголовное  дело, а на банк будут наложены огромные штрафы». Пока мы вместе с юристами думали, как выйти из этой ситуации, мне позвонил главный пристав и голосом крестного отца стал объяснять, что я не прав. Я ему объяснил, что моя компания — гость в России, что мы должны либо жить по российским законам, либо закрыться и уехать. Потом я добавил, что если через две недели Путин и Ходорковский решат дружить, а не воевать, то  забудется все, кроме того, что Вы и я нарушили закон, поэтому я не буду арестовывать акции.
 
— Этот аргумент подействовал?
— В течение шести месяцев после этого я и моя семья ходили с открытым билетом в США в кармане. Американские и немецкие послы советовали: «Хуже места, чем российская тюрьма, нет. Если почувствуете, что запахло жареным, сразу езжайте в Шереметьево». Атмосфера была нервозной. Далее 



Facebook
Вконтакте
Twitter
LiveJournal
Instagram: fomag