Будущее России после Covid-19. Ч2. С чем Россия подошла к пандемии? Россия в мире после пандемии. Что делать? Образ будущего.

Глава 2. С чем Россия подошла к пандемии?
Электронная книга t.me/kudaidem/1703


Вернемся мысленно в 1 января 2020 г.

Давайте оценим место России в мировой экономике на этот момент.

Россия – шестая экономика мира по паритету покупательной способности и одиннадцатая по номинальному ВВП (такое расхождение в целом характерно для менее богатых стран).

По ВВП на душу населения мы относимся к группе стран со «средним высоким доходом», куда входят многие экономики Латинской Америки (Бразилия,  Мексика и т. д.), Азии (например, Китай, Турция, Иран) и некоторые страны Европы (Болгария, Румыния, Сербия). Т. е. в целом мы достаточно близки к другим странам так называемого БРИКС.

Как сравнивать богатство стран?

На один доллар в России, Китае или Индии можно купить больше, чем в США, Японии или Германии.

Показатель, который учитывает эту разницу называется паритетом покупательной способности (ППС), и для его расчета существует единая международная методика. В результате Китай существенно обгоняет США по ППС, но в 1,5 раза уступает по номинальному ВВП.

Это расхождение часто обыгрывается в политических целях, на самом деле оно отражает фундаментальную экономическую проблему межстранового сравнения: не существует универсального эталона стоимости, подходящего для всех целей. В целом менее богатые страны имеют преимущество, продавая на мировых рынках, и оказываются в невыгодном положении, покупая на них. Данный факт имеет ряд важных последствий для структуры экономики.

Однако Россия – единственная страна БРИКС, оказавшаяся в этом «клубе» после потери, а не приобретения позиции на международных рынках.

В 1990 г. экономика России (тогда РСФСР) была значительно больше Китая и Бразилии и почти в 3 раза превосходила Индию. Сейчас она уступает всем трем странам, причем Китаю – примерно в 8 раз.

(Диаграмма 11. Динамика валового национального дохода России, Китая, Индии и Бразилии с поправкой на инфляцию (постоянные международные доллары 2010 г.).

Лишь в течение 8 лет из последних 30 – с 2000 по 2007 гг. – российская экономика росла быстрее среднемировых темпов. Вторая половина 2010-х гг. характеризовалась примерно трехкратным отставанием от скорости роста глобального ВВП, составлявшей около 3,5 % в год. В результате Россия, приблизившаяся вплотную к элитному клубу стран с высоким уровнем дохода в 2010 г., вновь стала отставать от него. Помните экономическую цель середины 2000-х – догнать по уровню дохода Португалию (самую бедную страну «старого» ЕС)? В 2011 г. она была почти достигнута, но потом разрыв вернулся примерно на уровень 2006 г.

(Диаграмма 12. Сравнение уровня дохода Португалии и России в 1990-х—2010-х гг.).

Ключевой экономической задачей, стоявшей перед страной на 2020-е гг., был рывок в экономическом росте: выйти на среднегодовые темпы в 4–5 % (лучше, конечно, 6–7 %) и удерживать их на протяжении минимум 7 лет, как это было в 2000-х гг. Это позволило бы достичь наконец статуса экономики с высоким доходом – и открыло бы совершенно новые возможности в мировой конкуренции. Экономические исследования показывают прямую линейную зависимость между уровнем дохода на душу населения и глобальной конкурентоспособностью.

Насколько мы конкурентоспособны?

У России есть несколько сильных сторон и ряд серьезных слабостей.

Среди первых – размер внутреннего рынка (6-е место в мире), использование информационных технологий (25-е), макроэкономическая стабильность (50-е), инфраструктура (51-е). Среди вторых – институты и качество развития рынков (продуктов, финансов и труда), наша главная проблема – соблюдение правил и обмен информацией. Неуверенность в правилах игры громоздит издержки и затрудняет сделки, искажение рыночной информации приводит к тому, что полезные для потребителей продукты оказываются убыточными, а бесполезные – прибыльными.

На среднем уровне развития относительно наших глобальных конкурентов находится человеческий капитал, и, возможно, это является главной точкой расхождения сценариев будущего. Если мы сможем усилиться здесь – привлекать, развивать и удерживать лучшие мозги и руки в мире – то обеспечим себе рост во всех остальных областях.

Что такое институты и почему важны рынки?

Если сказать очень просто, институты – это правила, по которым действуют участники экономической системы. Собственность, контракт, кредит – часто приводимые примеры институтов – могут быть просто описаны как набор правил: кто, что, когда и почему делает. Сильные институты означают, что правила прозрачны, понятны, едины для всех и не меняются непредсказуемым образом.

Сильные институты ускоряют экономику.

«Деньги – это центральный информационный носитель мировой экономики». Т. е. денежные сделки – это обмен информацией, а рынки – это гигантские информационные площадки. Именно они определяют ценность товара для потребителей. Эта их функция чрезвычайно важна в инновационной экономике.

Эффективность рынков как систем обмена информацией разрушают монополии.

Институты и рынки сильно связаны между собой. Для того чтобы рынки эффективно работали как информационные платформы, их участники должны быть уверены друг в друге. Чем выше доверие к системе в целом (совершенно необязательно друг к другу), тем быстрее происходит обмен информацией. Чем больше в системе информации, тем прозрачнее она для участников, тем выше доверие к ней. Неэффективность российских рынков и слабость ее институтов наглядно видна в том, какую роль играют малый и средний бизнес в ее экономике. Малый бизнес наиболее уязвим в случае несоблюдения правил и несоответствия рыночных цен полезности продуктов и услуг. Доля малого бизнеса в российском ВВП составляет около 20 % – необычайно низкий показатель на фоне большинства развитых и развивающихся экономик мира (для стран ЕС, Латинской Америки или Китая характерна доля около 60 %). То же самое относится к занятости: 60 % трудоспособного населения России работает в крупных компаниях (более 250 сотрудников), в 2 раза больше, чем в среднем в развитых экономиках мира

(см. диагр. 14).

Слабость российских рынков не случайна, она определена доминирующей позицией сверхкрупных компаний с государственным участием. По разным оценкам, «госкомпании» контролируют до 70 % экономики.

большинство корпораций, которые мы привычно называем «госкомпаниями» – такие как Газпром, Роснефть, Ростелеком, Сбербанк, Почта России, Аэрофлот и т. д. – юридически являются просто акционерными обществами. Доля, контролируемая в них государством, обычно колеблется в пределах 50–60 %, остальное принадлежит частным инвесторам, включая иностранных. При этом неофициально предполагается, что эти компании не только ведут обычную конкурентную коммерческую деятельность, но и выполняют определенные миссии институтов социально-экономического развития. Скажем, Сбербанк должен предоставлять финансирование на льготных условиях, Ростелеком – обеспечивать Интернет в отдаленных деревнях, а Аэрофлот – транспортную доступность по всей стране.

За эту «социальную нагрузку» предусмотрены разного рода субсидии.

Участие государства в российской экономике подрывает эффективность рынков как площадок обмена информации, поскольку многие очень крупные компании на российском рынке фактически не действуют как обычные рыночные игроки.

Сравним количество сотрудников в государственных компаниях нефтегазового сектора в России и некоторых других странах (см. табл. 1).


-


Нетрудно увидеть, что в российских компаниях она в разы выше – даже в сопоставлении с Мексикой и Венесуэлой, не являющихся образцами эффективности.

В советской экономике с ее постоянным дефицитом не только потребительских, но и индустриальных товаров сосредоточить в своем периметре максимум вспомогательных производств было разумной тактикой. Так снижался риск не получить в ответственный момент чего-то остро необходимого. Эпоха дефицита прошла, но инстинкт остался: на всякий случай иметь все под рукой.

Эта тактика, ведущая к созданию огромных корпоративных империй, как правило, снижает внутреннюю производительность.

В результате оказывается, что продукты и услуги такой компании проигрывают по затратам и качеству аналогам, доступным на рынке.

Хуже того, эта тактика разрушительна для рынков. Если ваш малый бизнес создал полезный и качественный продукт для отрасли, в которой доминируют «госкомпании» – вы, вероятно, обнаружите, что его очень тяжело продать. Нечто подобное уже производится внутри корпоративных империй. Возможно, этот аналог хуже, но для ваших потенциальных покупателей он «свой», иллюзорно бесплатный, с ним практически невозможно конкурировать. Собственно, здесь и лежит ответ на вопрос, почему в России столь низка доля малого бизнеса в экономике.

Опасная централизация происходит не только в экономике, очень схожие процессы наблюдаются в демографии. За 10 лет, с 2009 по 2018 гг., население страны увеличилось на 2 %, эта цифра включает в себя как естественный прирост, так и миграционное движение. Население 19 регионов (из 85) росло темпами выше среднероссийских. Крупные центры экономической жизни – Москва и Санкт-Петербург (с областями), Тюменская область, Краснодарский край – за это время увеличились на 8— 10 %. Однако больше половины регионов страны за это время потеряли жителей, в 20 из них потеря составила более 5 %. Как говорилось выше, одним из определяющих факторов глобальной конкуренции XXI в. является человеческий капитал, но большая часть страны постепенно теряет его.

Однако отсутствие эффективной интеграционной политики не позволяет систематически повышать качество импортируемого таким образом человеческого капитала.

Цифровая экономика: готовы ли мы к будущему?

Успешное приложение многих современных цифровых технологий потенциально способно решить накопившиеся структурные проблемы.

Однако текущая ситуация с цифровизацией экономики в России достаточно противоречива. С одной стороны, русский язык считается вторым по объему созданного на нем контента в Интернете. Поисковая система «Яндекс» – единственный пример за пределами Восточной Азии, когда национальный поисковый сервис устойчиво выигрывает конкуренцию за долю рынка у международного гиганта Google.

С другой стороны, страна занимает довольно низкие позиции практически во всех международных рейтингах цифровизации.

Россия теряет свои позиции в мировом рейтинге суперкомпьютеров.

Российские компании цифровой экономики – такие как «Яндекс», Mail.ru Group, Ozon, Rambler и т. д., занимая прочные позиции на внутреннем рынке, имеют ограниченное присутствие в глобальном Интернете. Их рыночная капитализация невелика по международным меркам: по состоянию на 25 января 2020 г. лидирующая российская компания «Яндекс» стоила 14 миллиардов долл., китайская компания Baidu с похожей бизнес-моделью оценивалась в 45 миллиардов долл., а компания Naspers из Южной Африки, активно инвестирующая в Интернет на развивающихся рынках, в том числе в России – 74 миллиардов долл.

Технологии сами по себе не способны преодолеть слабость институтов и неэффективность рынков.

Задачи государства в цифровой экономике – развивать питательную среду, однако эта задача для российской системы государственного управления пока что оказывается слишком сложной. Национальный проект «Цифровая экономика» по итогам 2019 г. оказался аутсайдером по исполнению бюджета.

Рыночный успех этих компаний обусловлен иными факторами: способностью предложить потребителям качественно новый уровень возможностей и найти поставщиков, которые обеспечат этот уровень.

Как преодолеть наши слабости: движение вперед или ностальгия?

Слабые институты, неэффективные рынки, низкая производительность компаний, централизация, высасывающая человеческий капитал из большинства регионов, – эти вызовы стояли перед страной в начале 2020 г. В какой мере мы осознавали их – и как собирались на них отвечать?

Необходимость модернизации, структурной перестройки, нахождения новых источников роста за пределами сырьевого экспорта никогда не вызывала серьезных вопросов или возражений. Однако достаточно беглого взгляда на динамику структуры российского экспорта в 2010-х гг. (см. табл. 3), чтобы понять, что достичь сколь-либо заметного прогресса в решении этих вопросов пока что не удается.

ценностная конструкция «стабильности», предложенная в середине 2000-х гг., оказалась чрезвычайно востребована обществом. Особый путь развития (суверенитет), приоритет безопасности и приверженность традиционным ценностям – эти концепты определяют доминирующую ценностную рамку России. Развитие и модернизация в этой системе координат выглядят роскошью, которую можно позволить себе лишь в случае обеспечения надежного тыла.

Доминирующая в российском обществе система ценностей, устремленная в прошлое более, чем в будущее, может оказаться серьезным тормозом на пути решения обозначенных выше проблем.

Резюме.

 Итак, Россия в январе 2020 г. С одной стороны, она имеет стабильную экономику, позволяющую поддерживать определенное социальное благополучие. С другой стороны, социально-экономический баланс в стране выглядит недостаточно прочным, в его основе – продолжающаяся зависимость от мировых сырьевых рынков. России недостает сильной конкурентной позиции в глобальной экономике, главным вызовом является слабость институтов и рынков, и этот вызов усиливается из-за растущей централизации экономики в парадигме госкапитализма.

Общество склонно избегать масштабных перемен, ценя безопасность и стабильность выше развития, ностальгия по временам позднего СССР подменяет собой создание образа желаемого будущего. Страна стоит перед дилеммой – меняться для ускорения экономики или принять психологический комфорт на фоне экономической стагнации – и пытается отложить принятие окончательного решения.

Глава 3. Россия в мире после пандемии.

Экономический шок может быть также смягчен тем, что Россия относительно слабо интегрирована в мировую экономику.

Усугубляющим фактором является низкий уровень цен на нефть – однако наихудшего сценария, похоже, не произошло.

В 2020 г. российский бюджет недосчитается значительных поступлений от экспорта нефти, но потери не будут катастрофическими с учетом профицита прошлых лет и накопленных резервов. Вероятно, ВВП снизится на величину, сопоставимую с 2009 г. – в районе 8–10 %.

Сомнения правительства по поводу «вертолетных денег», т. е. широко раздаваемой финансовой помощи, похоже, основаны на воспоминаниях из 1990-х гг. – сочетании хронической нехватки бюджетных средств с гиперинфляцией, быстро обесценивавшей любые выплаты.

Низкий уровень инфляции последних лет является замечательным достижением монетарной политики, однако даже до кризиса он грозил превратиться в важный фактор, сдерживающий рост экономики.

Фактически государство посылает очередной сигнал о том, что частный бизнес играет подчиненную роль в экономике и вопросы его сохранения и развития оказываются второстепенными по сравнению с интересами компаний, оказавшихся в орбите «государственных интересов».

Предпринимательство, экономическая инициатива оказываются нерациональным жизненным выбором: при значительных рисках потенциальный экономический выигрыш недостаточно велик с учетом того, что наиболее привлекательные сектора экономики фактически «зарезервированы» для крупного вертикально интегрированного бизнеса. С точки зрения социального статуса частный бизнес также находится в постоянной зоне дискомфорта.

Для большинства предпочтительной жизненной стратегией оказывается карьера государственного служащего или сотрудника госкомпании, обеспечивающая достаточный уровень дохода, престиж и отсутствие необходимости принимать на себя какие-либо экономические или социальные риски. Доминирование этой стратегии в обществе будет, среди прочего, означать усиление региональных экономических дисбалансов. Лишь немногие регионы – прежде всего столицы – будут обеспечивать частному бизнесу привлекательные рынки. В большинстве остальных экономическая жизнь свернется практически до объемов государственного финансирования.

Ряд регионов превратится в зоны постоянного и нарастающего экономического и социального отставания, требующие ресурсов для поддержания функционирования, но не способные к самостоятельному развитию.

Успешная программа выхода из кризиса должна иметь набор стратегических целей, укрепляющих позицию России в мире после пандемии с учетом тех сдвигов, которые в нем могут произойти.

Постпандемия: Россия и мировые тренды Что означают для России выделенные нами три ключевых тренда 2020-х гг.: постцифровая экономика, общественно-частное партнерство и регионализация? Готовы ли мы использовать их для того, чтобы обеспечить себе более успешное будущее? Постцифровая экономика Как мы видели, с точки зрения проникновения цифровых технологий Россия оказывается крепким середняком среди относительно развитых экономик.

Постцифровая эпоха будет означать сдвиг фокуса с разработки технологий на их применение в новых бизнес-моделях. Здесь для России существуют одновременно и возможности и вызовы.

С точки зрения цифровизации повседневного потребления многие города России оказываются на уровне лучших мировых практик.

С другой стороны, более глубокое проникновение цифровых технологий в экономику, в частности – в корпоративное управление – сталкивается с серьезными барьерами.

Российское государство часто видит в глобальном цифровом пространстве больше вызовов, чем возможностей, и стремится иметь инструменты установления «цифрового суверенитета».

Важным вызовом для страны является и так называемый «цифровой разрыв» – неравенство в доступе к технологиям и возможностях их использования – между социальными группами или регионами.

Подведем итог: приход постцифровой экономики в России, как и везде в мире, оказывается неразрывно связан с созданием нового контракта между государством и обществом. Однако этот процесс в России будет носить кардинально иной характер, нежели в западных странах.

Общественно-частное партнерство.

Можно сказать, ментально страна зависла между капитализмом и социализмом и государство стало заложником этой идеологической неопределенности.

Единственным заметным социальноэкономическим достижением государства стало когда-то постоянное наращивание зарплат сотрудникам бюджетной сферы, однако во второй половине 2010-х гг. этот процесс в реальном выражении также фактически остановился.

Другая важнейшая государственная функция – развитие инфраструктуры – также является для России областью опасной неэффективности. Наиболее очевидный пример – дорожная сеть: по протяженности дорог с покрытием Россия находится на 5-м месте в мире, уступая лидеру, США, более чем в 4 раза (притом что площадь США почти вдвое меньше). По протяженности скоростных трасс Россия занимает 11-е место в мире.

 В рейтинге качества дорог Всемирного Банка Россия занимала 99-е место из 141.

Из основных типов инфраструктуры областью относительного благополучия являются лишь современные сети связи, созданные в большой степени усилиями частных игроков.

Идеология «сверхгосударства» не сформулирована в явном виде, но по факту определяет его намерения и амбиции – государственным органам принципиально требуется зарезервировать за собой роль «главных» практически в любом существенном вопросе.

Пандемия, вероятно, усилила запрос на перемены у части общества. Эти перемены в теории позволили бы государству изменить отношение к себе и повысить свою эффективность. В какой мере государство захочет и сможет ответить на этот запрос во многом определится постпандемической конфигурацией на международной арене.

Регионализация.

С точки зрения большинства граждан именно внешняя политика во второй половине 2010-х гг. была областью успеха, во многом оправдывавшей неэффективность в решении социальных и экономических проблем. Эти настроения активно использовались для легитимизации общей стратегии страны, сделавшей приоритетом обеспечение безопасности и суверенитета, даже если при необходимости приходилось жертвовать ради них целями экономического развития.

Похоже, что российская стратегия сейчас делает ставку на смену мирового гегемона, предполагая, что вытеснение из этой роли США Китаем откроет новые внешнеполитические перспективы.

Китайские власти охотно участвуют в громких совместных декларациях (не только с Россией), вроде «отказа от долларов в расчетах», однако их дальнейшие действия определяются экономической и политической выгодой.

Проект «Один пояс – один путь», официально призванный объединить «большую Евразию» (вплоть до Восточной Африки), можно рассматривать и как ключевой инструмент реализации стратегии «восстановления исторической справедливости». Тактика Китая состоит в проникновении в глубь экономики региона через инфраструктурные инвестиции, финансируемые щедрыми займами, а также через распространение технических стандартов крупнейших китайских инновационных компаний (наиболее активна в регионе Huawei).

Подведем итог: многие вероятные развития международной политической ситуации могут выглядеть благоприятными с точки зрения нынешней российской внешней политики, однако может статься, что она столкнется с новым для себя типом вызова. Навыки глобального идеологического противостояния могут оказаться бесполезными в мире, раздробленном на мало связанные между собой регионы. Для того чтобы продолжать использовать активную внешнеполитическую игру как аргумент для внутренней консолидации общества будет необходимо научиться получать от нее зримые существенные выгоды нового типа – экономические и культурные.

 
-

-

Что делать? Образ будущего.

 Любой кризис требует того, что психологи называют инвентаризацией и переоценкой: перебрать те цели, правила и допущения, которые определяли наши повседневные действия на предмет их адекватности в новой ситуации. Особое внимание должно быть уделено целям: чего мы хотим добиться, кем/чем видим себя через 10 или 20 лет.

Полезно, чтобы эта картина соответствовала нескольким критериям: учитывала бы интересы максимального числа граждан, включая тех, кто еще не родился, имела бы долгосрочную перспективу, была реализуема, в том числе – трезво оценивала бы возможные риски и вызовы. Итак, какой образ будущего для нашей страны видится?

действительно хорошая стратегия описывает не то, что вы будете делать, а то, чего вы делать не будете, – т. е. расставляет четкие приоритеты.

Таких приоритетов мне видится три: наша страна должна быть (1) экономически успешной, (2) с высоким качеством жизни, (3) уважаемой и любимой в мире. Что конкретно означает эта конструкция?

Экономический успех.

В современном мире экономический успех означает стремление прежде всего к устойчивому росту, причем такому, чтобы от него в равной степени выигрывало все население страны – на это работают многочисленные механизмы государственного перераспределения.

Задача удвоения ВВП ставилась совсем недавно в истории нашей страны, в 2003 г., однако фактически она так и не была выполнена [116], несмотря на период быстрого роста в 2000-х гг. на фоне чрезвычайно благоприятной конъюнктуры сырьевых цен. Теперь эта задача становится гораздо более сложной – поскольку должна быть решена без «сырьевой подпитки». Однако выполнить ее можно. Историческими примерами являются Япония в 1950-е – 1970-е гг. или Китай начиная с середины 1970-х гг. (см. диагр. 21). Для этого стране необходимо 15 лет роста ВВП со средним темпом 5 % в год. Это звучит фантастически на фоне застоя 2010-х гг., однако фактически у нас нет альтернативы – в противном случае Россия навсегда станет несущественным для мировой экономики «середняком». Еще одно потерянное, с точки зрения экономики, десятилетие может иметь для страны катастрофические последствия.

Из мировых лидеров в аутсайдеры на протяжении жизни поколения Такие исторические примеры тоже существуют. В начале ХХ в. Аргентина была 10-й страной по ВВП на душу населения. Несколько десятилетий самоуверенной политики экономического протекционизма (вкупе с политической диктатурой) постепенно увели страну не только с авансцены мировой экономики, но и с лидирующих позиций в регионе. Сейчас страна находится на 66-м месте в мире по номинальному ВВП на душу населения.

До сих пор базовой моделью комплексного развития в России были точечные сверхпроекты. Саммит АТЭС 2012 года или Олимпийские игры 2014 года преобразили Владивосток и Сочи, Чемпионат мира по футболу в 2018 г. дал импульс к развитию сразу нескольких городов. Однако такая модель неизбежно приводила к избыточным инвестициям.

Чемпионат мира по футболу – 2018 не смог дать ожидавшегося импульса к росту экономики, оставив мало осязаемого наследия, помимо ярких воспоминаний. Наглядной иллюстрацией этого стали аэроэкспрессы в региональных аэропортах: скажем, в Самаре и Казани они ходят два раза в сутки (не сильно помогая часто путешествующим), в популярном курортном Сочи – четыре раза.

Финансирование витринных сверхпроектов по максимуму возможностей, а не на уровне разумной достаточности видно и на примере развития Москвы. С одной стороны, за 2010-е гг. она превратилась в один из самых развитых мегаполисов мира. Влиятельный рейтинг «Лучшие города» ставит ее на 5-е место, после Лондона, Нью-Йорка, Парижа и Токио, выше Дубаи, Сингапура или Барселоны. С другой стороны, это достижение стало результатом беспрецедентного вливания финансовых ресурсов, значительная часть которых могла бы быть с большей эффективностью использована для регионального развития. Бюджет Москвы превышает бюджет всех остальных городов России, вместе взятых, одни ежегодные расходы на благоустройство столицы больше совокупного бюджета 13 российских городов-миллионников.

Москва стягивает в себя человеческий капитал со всей страны, оставляя большую ее часть в ловушке постоянной бедности, обусловленной отсутствием ресурсов для качественного развития. Таким образом, задача повышения качества жизни не является простой производной от экономического роста, она подразумевает серьезные структурные изменения. Новое вино нельзя вливать в старые мехи.

Необходимо выровнять уровень развития по регионам, преодолев сложившуюся систему: столица – мировой мегаполис, несколько крупных городов более-менее соответствуют среднемировому уровню, большая часть страны представляет собой часть «третьего мира». Приоритетом развития должны стать области и города «средней России», именно уровень их благополучия критичен для устойчивого развития страны в целом.

Нынешняя российская внешняя политика в большой степени сфокусирована на персональных отношениях с лидерами больших и малых стран.

России жизненно необходимо сформулировать программу, способную вернуть стране позитивный образ в мире. На это есть несколько причин. Во-первых, «мягкая сила» является важным инструментом экономического успеха – и одновременно его следствием.

Китай еще лет 30 назад он ассоциировался с бедностью и технологической отсталостью, сейчас во многих регионах мира его воспринимают как мирового экономического и технологического лидера. Международная политика Китая, в последнее десятилетие позиционирующего себя как главную силу, помогающую развивающимся странам в проектах модернизации, способствует успеху китайских компаний на мировом рынке.

Во-вторых, мировое признание является составляющей качества жизни.

При всей своей самобытности Россия – это часть мира, неразрывно связанная с ним. Современное качество жизни невозможно представить без этих постоянных взаимообогащающих связей. Для того, чтобы они эффективно работали, важно, чтобы Россия вызывала понимание и симпатии у других стран.

Наконец, «мягкая сила» является залогом долгосрочной позиции в постоянно усложняющемся мире. Тенденция регионализации, как было сказано, означает, что успех внешней политики будет в большой степени основан на умении работать в сложных, порой противоречивых союзах.

Эмоциональная и ценностная близость будут играть не последнюю роль в цементировании такого рода альянсов. Залогом успеха является масштабная позитивная миссия и готовность идти на компромиссы.

Более надежная линия — планомерное встраивание в ткань экономической и социальной жизни стран-партнеров – по примеру действий Китая, довольно спокойно и прагматично относящегося к тому, кто конкретно сейчас стоит у руля в той или иной стране.

Подобный подход позволит в будущем сделать Россию уважаемой и любимой среди других стран, нужной миру, открытой ему, дающей и получающей из него экономические, культурные и социальные блага.

Безопасность не может быть целью, это инструмент и условие реализации других, приоритетных целей. Безопасность непроизводительна, она лишь поглощает ресурсы.

Россия остро необходимо внутреннее развитие – нам не надо мечтать о покое, но учиться быть успешными в турбулентном, постоянно меняющемся мире.

Да, России нужно приготовиться к тому, чтобы пожертвовать главным достижением 2000-х гг. – стабильностью. Она была психологически оправдана на рубеже веков как передышка после бурных 1990-х гг., однако в 2010-х гг. стала тормозом, а в 2020-е гг. неминуемо превратится в непреодолимый барьер для развития.

России предстоят очень непростые времена. То, что жизнь в ближайшие годы может стать легче и благополучнее без масштабных и сложных перемен – иллюзия, причем опасная. Чем дольше откладываются изменения, тем болезненнее они становятся, рискуя принять катастрофический характер.

История России дает слишком много наглядных примеров. Российская империя, а затем СССР могли бы развиваться совсем по другим траекториям, если бы лет за 20 до своего краха нашли в себе силы кардинально реформировать идеологические основы (самодержавие и плановую государственную экономику соответственно). Пример СССР особенно важен в силу растущих ностальгических настроений и представлений о том, что где-то в 1970-х гг. мы оставили свой «золотой век», к которому необходимо так или иначе, в какой-то форме вернуться.

Представление о том, что отсутствие изменений более надежно, – ошибочно. Непринятие решения – тоже решение, ведущее к потере времени и конкурентной позиции. Столь же опасна и позиция «меняться постепенно и контролируемо». Скорость изменений при таком подходе катастрофически отстает от мирового контекста, страна становится все более неадекватной в современном мире.

Стремление вернуться в прошлое бесплодно, историю невозможно повторить. Однако в этом стремлении мы обесцениваем очень важный приобретенный нами опыт. Лихие 90-е представляются как нечто ошибочное и постыдное, период, без которого стране лучше было бы обойтись. На самом деле это десятилетие – повод для национальной гордости. Россия смогла осуществить самый сложный в истории переход между системами, переход, который в итоге вывел ее на новый уровень экономического благополучия. В теории его можно было сделать менее сложным и болезненным, но никто никогда не решал задач такого масштаба. То, что Россия вышла из 1990-х гг. с окрепшим государством, работающей экономикой, определенным уровнем социальных благ и достаточно сплоченным обществом, – само по себе уникальное достижение. Оно показывает, что мы можем эффективно меняться под давлением обстоятельств. В ближайшее десятилетие нам необходимо осуществить сопоставимую по размаху программу изменений – причем сейчас есть шанс сделать это добровольно и, следовательно, с меньшими потерями.

Россия попросту не может позволить себе еще одно экономически потерянное десятилетие, подобное 2010-м гг. Продолжение нынешней экономической траектории способно не просто вывести ее из списка стран, значимых экономически – а следовательно, и политически.

Существующий сейчас уровень общественного согласия может оказаться на поверку очень хрупким. Новые поколения – так называемые миллениалы – устали от стабильности, у них нет психотравмы 90-х, и они, как и всякие молодые люди, жаждут быстрых жизненных возможностей, социальных лифтов, другого качества жизни. Если они не найдут их в своей стране, то продолжат поиск за ее пределами – или примут программу радикальных изменений и приступят к ее реализации вопреки всему. Последние несколько лет мы видим растущую политизацию молодежи, причем при всей разности взглядов отдельных групп они едины в стремлении кардинально изменить сложившийся порядок.

Программа экономического развития, повышения качества жизни и нового содержания на международной политической арене является абсолютно реалистичной для современной России; эта программа позволит стране достичь успеха, еще невиданного в ее истории. Я также вижу опасность в том, что постоянное откладывание перемен «на лучшие времена» заведет Россию в тупик, подобный началу 1980-х гг., выход из которого будет не только болезненным, но и рискованным. Возникшие тенденции в мире после пандемии, с одной стороны, делают эту программу изменений как никогда более насущной, а с другой – во многом благоприятствуют ее реализации. Это окно возможностей нельзя упустить.

Надеюсь, что изложенные в книге факты, гипотезы, прогнозы и предложения помогут читателю сформировать собственную картину будущего.

Я и  автор книги хотим, чтобы через 10 лет сбылась моя мечта об успешной и процветающей России.

Если мой рассказ и эта книга внесют в это хоть какой-то вклад – я буду несказанно рад.

Однако даже если развитие мира и страны совершенно иным путем приведет к реализации этой мечты, этого будет более чем достаточно.