Экономика без догм: Как США создают новый экономический порядок. Часть 1. Владислав Иноземцев

Владислава Иноземцева «Экономика без догм: Как США создают новый экономический порядок» 

Электронная книга flibusta.is/b/619924

На чем основана современная экономика? 

Сегодня новые технологии позволяют предлагать потребителям якобы бесплатный продукт, получая выгоду от информации, которую они оставляют в сети. 

Финансовая революция, начавшаяся с отмены золотого содержания доллара ровно 50 лет назад, привела к неограниченным возможностям кредитной накачки экономики развитых стран, а креативные способности человека теперь влияют на его социальное позиционирование намного сильнее, чем раньше.

В своей книге экономист Владислав Иноземцев оценивает основные тренды развития глобальных финансов и описывает признаки «новой экономики»:

 власти США и стран Европы поощряют инновации и не ограничивают денежную эмиссию, используя деньги в качестве инструмента антикризисного регулирования, пока Китай и нефтедобывающие страны остаются в плену отживших идей о сбалансированном бюджете и значимости валютных резервов.

Книга Иноземцева сочетает жанры исторического очерка и экономического исследования.

В новой финансовой реальности западные страны более не нуждаются в ограничении долговой нагрузки. 

Не предвидится и краха доллара, а следовательно, конца американской гегемонии. 

В 2020 году, экономика была «поставлена на паузу», но не сорвалась в штопор.

невиданный приток денежной массы не спровоцировал роста цен и не привел к значительному повышению стоимости обслуживания сильно возросшего государственного долга. 

Впервые в истории правительства отказались от практики предоставления льготных кредитов в пользу прямого дотирования потребителей и возмещения коммерческим компаниям издержек, которые те не могли нести.

Было ли использование «денежного водопада» единичным эпизодом, а его результативность случайной? 

Или мы присутствовали при рождении новой глобальной реальности, в которой деньги могут возникать из ниоткуда практически в любом количестве и убивать кризис в зародыше, как лекарства убивают бактерии и вирусы? 

Финансовые потрясения 2020 г. заставляют задуматься, например, о том, почему страны-эмитенты свободно конвертируемых валют, годами принимавшие дефицитные бюджеты и обремененные постоянно растущим внешним долгом, сегодня противостоят кризису со значительно меньшими потерями (по крайней мере с точки зрения уровня и условий жизни среднего гражданина), чем те, которые по крайней мере последние 20 лет вели исключительно ответственную бюджетную политику и стремились сокращать свои внешние обязательства? 

Почему страны, накопившие огромные валютные резервы и, казалось бы, обезопасившие собственные денежные единицы от спекулятивных атак, не только не смогли опустить до близких к нулевым значениям учетные ставки, но и вообще задействовать центральные банки для серьезной помощи бюджету? 

Почему развитые страны смело реагировали на кризис, исходя из потребностей экономики, а развивающиеся были скованы оглядкой на наполненность резервных фондов? 

И, наконец, главным сейчас является вопрос о том, насколько примененные США и европейскими странами методы борьбы с кризисом могут считаться универсальными и как часто они могут использоваться?

Ситуация, сложившаяся в мировой экономике к середине 2020 г., очень напоминает ту, что имела место в мировой политике 75 лет назад.

16 июля 1945 г было произведено испытание первой атомной бомбы, сделавшей Соединенные Штаты — пусть и ненадолго — самой мощной в военном отношении державой, способной безнаказанно нанести непоправимый ущерб любому сопернику. 

Если США действительно удалось выйти за рамки давно привычных экономических ограничений и создать условия для безграничной эмиссии, способной в случае необходимости наполнять бюджеты, не порождая при этом инфляционного шока и не вызывая необходимости направлять все бóльшие суммы на обслуживание государственного долга, следует признать, что Соединенные Штаты обрели «финансовую ядерную бомбу», ставящую их в совершенно особое положение по отношению к любым другим игрокам.

За 1998–2008 гг., в период такой «новой экономической политики», Китай, Южная Корея, Россия, Саудовская Аравия, Индонезия, Малайзия и Таиланд произвели — причем вполне добровольно — самый большой трансферт богатства в истории, поставив в США и Европу огромные объемы сырья и промышленных товаров, получив взамен выросшие более чем в 10 раз (с $310 млрд до $3,3 трлн) валютные резервы. 

К середине 2000-х гг. процесс привел в замешательство даже американцев, которых начали беспокоить возникающие дисбалансы и легкость финансирования государственного долга, все больше превращавшегося во внешний.

В самих периферийных странах изменившаяся ситуация вызывала эйфорию, заставляя некоторых политиков задуматься о возможности оспаривания глобальной роли доллара и чуть ли не обрушения его курса через манипуляции на валютном рынке.

Если проводить условные аналогии с военной историей, такое поведение немного напоминает радость генералов, собравших большие танковые армии в надежде легко победить с этим арсеналом страну, обладающую как ядерным оружием, так и баллистическими ракетами для его доставки.

Сегодня мы, похоже, сталкиваемся с неожиданным проявлением такого порядка вещей, которое может иметь драматические последствия, однако для его постижения нам придется перенестись назад в историю — во времена, когда автору этих строк не исполнилось и двух лет.

(Глава первая. ЗАКОМПЛЕКСОВАННЫЙ ВЕК).

на протяжении 1960-х гг., и нескольких десятилетий, прошедших со времен Великой депрессии, западные общества в невиданных прежде масштабах допускали влияние, если не сказать — вмешательство, государства в экономические процессы. 

политика государственного регулирования экономики стала результатом Великой депрессии, имевшей столь тяжелые хозяйственные и политические последствия, что правительства многих стран обратились к концепции, выдвинутой Дж. Кейнсом.

в основе кейнсианской теории лежал принцип сглаживания деловых циклов за счет увеличения совокупного спроса в период кризисов и сдерживания темпов роста во время хозяйственного бума. 

Это предлагалось достигать изменением процентных ставок, повторяющих экономическую динамику:

то есть снижением денежного предложения в периоды подъемов и наращиванием капиталовложений в периоды кризисов,

 а также через государственные инвестиции в разного рода некоммерческие, прежде всего инфраструктурные, проекты во время рецессии. 

По сути, Бреттон-Вудские соглашения вкупе со статутами Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития создавали некий мировой финансовый центр на основе американских Федеральной резервной системы и доллара США.

Привязка валют различных стран к реальному денежному материалу предполагала крайнюю затрудненность, формирования устойчивых и продолжительных дисбалансов самого разного рода.

на протяжении большей части ХХ в. ведущие мировые экономики устойчиво развивались, используя внутренние источники роста, совершенствуя свой индустриальный потенциал и направляя на инвестиционные нужды значительную часть валового внутреннего продукта. 

Переход к плавающим валютным курсам вызвал несколько последствий. Прежде всего девальвация доллара спровоцировала повышение долларовых цен на ряд базовых биржевых товаров — и в первую очередь на нефть.

Устойчивый рост нефтяных цен — почти в 5 раза в 1973–1974 гг.— поспособствовал началу серьезного хозяйственного кризиса, радикально изменившего глобальную ситуацию. 

Экономики США и европейских стран вошли в рецессию, но именно в Соединенных Штатах первыми осознали возможности, открываемые отказом от «сильного доллара». 

Правительству стало легче занимать, а возникновение торговых дисбалансов перестало считаться опасным.

Дисбалансы в финансовой сфере и первый нефтяной шок породили инфляцию, которая до того времени оставалась достаточно низкой.

Инфляция год к году увеличилась с 3,2% в 1972 г. до 13,5% в 1980-м. 

В попытке подавить рост цен ФРС начала резко повышать процентную ставку, четыре раза доводя ее до 20% годовых в 1980 и 1981 гг.

При этом Соединенные Штаты, в середине 1980-х гг. стали договариваться со своими основными партнерами о возможности контролируемой девальвации доллара с целью некоторого смягчения растущих торговых дисбалансов. 

Соглашение «Plaza Accord», достигнутое в отеле «Плаза» в Нью-Йорке в 1985 г., привело к снижению курса американской валюты на 40% в течение следующих двух лет и вернуло систему в относительное равновесие. 

Сложилась, как сейчас любят у нас говорить, некая «новая нормальность».

Она характеризовалась более низкими среднегодовыми темпами роста, высокой безработицей (в 1983 г. она достигла в США 9,5%, в Великобритании — 11,7%), но в то же время предполагала восстановление Соединенных Штатов в качестве центра глобальной экономической системы. 

Доллар перестал быть абсолютным мерилом стоимости, однако Америка превратилась из кредитора последней инстанции в покупателя последней инстанции: 

в условиях новой финансовой политики она могла поддерживать экономический рост в мире, открывая своим партнерам доступ на фактически неограниченный потребительский рынок.

начало 1980-х гг. стали временем поиска новой концепции, которая могла бы как объяснить основы функционирования «посткейнсианской» экономики, так и предложить новые пути и методы ее регулирования. 

Наиболее популярной экономической школой в этот период стала так называемая Чикагская школа, наиболее заметные представители которой — М. Фридман и Дж. Стиглер — предложили в качестве альтернатив прежним рецептам умеренное повышение денежного предложения как оптимальный метод стимулирования экономической активности, снижение налогов и ограничение расходов правительства, а также общую либерализацию экономики и сокращение трат на социальные программы и борьбу с неравенством. 

Исследователи полагали, что инфляция с наибольшей вероятностью будет ускоряться в условиях полной занятости, и  потому государству следует перенести основной акцент с борьбы за занятость на стимулирование экономического роста, поощряя для недопущения роста инфляции развитие конкуренции через дерегулирование и приватизацию.

Концепция, которая вряд ли могла быть применена в условиях действия основных Бреттон-Вудских ограничителей, стала в конце 1970-х весьма популярной и была принята на вооружение Р. Рейганом в США и М. Тэтчер в Великобритании, которые инициировали снижение налогов, рост дефицита государственных бюджетов, широкую программу приватизации и отказались от большей части регулируемых цен и тарифов.

Отказ от Бреттон-Вудских ограничений резко повысил гибкость американской экономики, позволив ей существенно нарастить бюджетный и торговый дефициты. 

Важнейшим «фоном» для этих перемен стало изменение баланса сил между развитым и развивающимся миром, формирующейся постиндустриальной и аграрно-сырьевой цивилизациями. 

«Закомплексованный век», в рамках которого европоцентричный мир потерял контроль над своими заморскими владениями, не мог предложить никакого инструмента его восстановления.

Особое экономическое положение Соединенных Штатов обусловило два важных процесса.

С одной стороны, с самого начала 1990-х гг. США превратились в крупнейшего потребителя импортных промышленных товаров в мире. 

страна предъявляла все больший спрос на потребительские товары, оргтехнику и электронику. 

Этот тренд удачно наложился на индустриализацию ряда стран, которые стали известны как «азиатские тигры», — Южной Кореи, Тайваня, Малайзии, Сингапура и Таиланда (несколько позже к ним присоединился и Китай). 

В последние годы холодной войны экспортоориентированная индустриализация стала рассматриваться как наиболее удачный вариант догоняющего развития; 

в 1993 г. Всемирный банк выпустил ставший классическим доклад о «восточноазиатском экономическом чуде».

С другой стороны, в 1990-е гг. американскую модель развития в мире стали рассматривать как несомненный пример для подражания. 

Практически во всех регионах быстрого экономического роста ставка делалась на привлечение инвестиций через механизм фондового рынка, масштабные инвестиционные и девелоперские проекты и, что наиболее важно, на активное долговое финансирование. 

с 2000 по 2006 г., периферийные страны в разы снизили свои внешние обязательства, конвертируя свои значительные внешнеторговые профициты в увеличение валютных резервов. 

все эти государства стремились максимально обезопасить свои резервы и обеспечить им доходность в той валюте, в которой они их накапливали, — в долларе. 

Единственным активом, гарантировавшим и то и другое, были американские казначейские облигации — так что неудивительно, что номинальная стоимость этих бумаг, которые держали Китай, Япония, Южная Корея, Гонконг и страны-нефтеэкспортеры, за 2000-2006 гг. выросла почти в 2,5 раза и достигла суммы $1,31 трлн.

«война с терроризмом» обошлась американскому правительству за 2001–2006 гг., по мнению экспертов  в 6 трлн — и таким образом оказалось, что стремления периферийных стран защитить себя от экономических неожиданностей накоплением долларовых резервов идеальным образом совпали с готовностью США к крупномасштабным займам для ведения военных операций за рубежом. 

расходы на войну в Афганистане и Ираке практически полностью покрывались внешними займами, осуществлявшимися за счет увеличения отрицательного сальдо торгового баланса и фактически бесплатной поставки в США иностранных товаров и услуг; 

при этом за первые четыре года конфликта на Ближнем Востоке (2003–2007 гг.) американский фондовый рынок вырос на 65%, тогда как за шесть лет вьетнамской войны (с марта 1965-го по февраль 1971 г.) он вырос лишь на 12%.

Экономисты считали, что евро станет реальным соперником доллара в борьбе за статус мировой резервной валюты. 

Эти ожидания имели серьезные основания: к моменту введения евро в наличный оборот Европа была одним из экономических центров мира, проводившим сопоставимую с американской бюджетную политику и казавшимся инвесторам безопасным регионом для капиталовложений.

В 2000-е гг. евро устойчиво укреплялось к американскому доллару:

с $0,86 за евро в феврале 2002 г. до $1,59 за евро в июле 2008-го. 

Хотя как раньше, так и впоследствии колебания курсов оставались значительными, евро показало себя прочной валютой, устойчиво движущейся в определенном коридоре по отношению к доллару. 

При этом, с созданием евро в мире впервые появилась валюта, по масштабам применения сравнимая с долларом.

у экономистов и политиков появилось довольно много причин полагать, что время бесспорного доминирования американской валюты — а с ним и эпоха финансовой гегемонии Соединенных Штатов — подходит к концу.

Угрозы со стороны КНР в самых разных сферах постепенно стали признаваться главным вызовом глобальному доминированию США, но до поры до времени выгоды сотрудничества с Китаем обусловливали продолжающийся перенос в страну индустриальных мощностей американских компаний и формирование прочной торговой и инвестиционной связки между Китаем и Соединенными Штатами, что позволило рассуждать о практически неразрывном партнерстве в рамках Chimeric.

Но, торговля США и Китая оставалась менее «современной», чем между США и ЕС, так как ориентировалась не на конкуренцию на рынках товаров схожих групп, а скорее на обмен товарами, многие из которых Америка практически прекратила производить, пользуясь возможностями их закупки в КНР.

С конца 1990-х гг. Пекин стал лидером по размерам валютных резервов.

При этом КНР отказалась не только от перехода своей национальной валюты юаня к статусу свободно конвертируемой, но даже не ввела его плавающего курса, стремясь сохранить в руках правительства все возможные рычаги экономического регулировани,

манипуляции обменным курсом много раз ставили в упрек Китаю, но по сей день мало что изменилось, так как коррекция курса позволяла и позволяет КНР эффективно поддерживать конкурентоспособность своих товаров на внешнем рынке. 

Почти 40-летняя эпоха, простирающаяся между концом 1960-х и второй половиной 2000-х гг., представляет собой один из самых драматических периодов в экономической и финансовой истории последних столетий.

с 1950–1960-х гг., в мире зародились как минимум четыре важных новых тренда.

Во-первых, с появлением новых независимых государств периферии впервые возникла реальная международная специализация и мир разделился на сырьевые, потенциально индустриальные и преодолевающие индустриальную фазу экономики. 

Во-вторых, в самих развитых странах сложились предпосылки для технологической революции, радикально меняющей структуру воспроизводственного процесса через накопление человеческого капитала и возникновение информационного продукта как нового центрального фактора экономического роста. 

В-третьих, развитие фиктивного капитала и фондовых рынков, расширение «социального измерения» экономик, требовавшего бóльших государственных расходов. 

Наконец, в-четвертых, 1960-е гг. оказались отмечены критическим нарастанием угроз в отношении западного мира, исходивших как от стран коммунистического блока, так и от периферийных государств, а отчасти от социальных движений внутри него самого; 

для сохранения баланса требовался ускоренный переход к некоему новому качеству, а для этого были нужны и новые инструменты.

К середине 2000-х гг. западный мир в значительной мере перестроил свои экономические структуры, получив в распоряжение три мощных инструмента проецирования своего могущества — 

явный приоритет в технологиях, лежащий в основе новых глобальных диспропорций,

 две мировые валюты, тотально доминировавшие в международной финансовой системе, 

и обновленные социально-экономические модели, ставшие наиболее привлекательными для жителей глобальной периферии. 

В течение 1990-х сначала Япония, а потом и «азиатские тигры» продемонстрировали несостоятельность догоняющей индустриализации; 

на рубеже 1990-х и 2000-х провал сырьевой модели развития на фоне постиндустриальной стал совершенно очевидным.

События 2008–2009 гг., ознаменовали собой конец прежнего мира …

Глава вторая. Период раскрепощения.

с середины 2007 г. можно было видеть первые признаки того, что проблемными становятся не столько государственные, сколько частные обязательства. 

Небывалая простота государственных заимствований, стремительный рост фондового рынка и низкие налоги — все это надувало пузырь на рынке активов: жилой и коммерческой недвижимости, производственных мощностей и ценных бумаг.

С июля 2002 по август 2007 г. средняя цена американского дома выросла в 1,47, а биржевой индекс S&P 500 — в 1,62 раза, тогда как медианный номинальный доход средней семьи увеличился чуть менее чем на 18,5%.

Кризис приобрел всемирный масштаб. 

Экономики восстанавливались до середины 2011 г., и все случившееся получило в литературе название «Великая рецессия».

Первой реакцией на признаки формирования кризиса стало традиционное снижение процентной ставки центральными банками по всему миру. 

после 2008 г. в США нулевая ставка стала реальностью на весьма продолжительный срок: 

ФРС не меняла ее беспрецедентные семь лет — с 16 декабря 2008 г. по 17 декабря 2015 г.

начавшийся в 2008 г. кризис стал первым в истории, в течение которого центральные банки (и в данном случае это касалось прежде всего США) открыли для коммерческих банков (а через них и для компаний) практически бесплатный доступ к ликвидности и сохраняли его на протяжении многих лет. 

С августа по декабрь 2008 г. баланс ФРС вырос в 2,5 раза — с $899 млрд до $2,25 трлн. 

Огромный объем ликвидности был предложен практически всем компаниям, обладавшим успешным бизнесом, по которому кризис нанес удар и который способен был относительно быстро восстановиться. 

Иначе говоря, Великая рецессия в этом отношении стала полной противоположностью Великой депрессии.

в большинстве развитых стран началось стимулирование спроса:

в качестве самого очевидного примера можно привести введенные в США, Великобритании, Германии, Канаде и большинстве европейских стран, включая, пусть и с большим опозданием перенявшую этот опыт, Россию, программы софинансирования покупок частными лицами новых автомобилей.

политика количественного смягчения постепенно превратилась в важнейший элемент государственной поддержки экономики: 

в США было проведено три ее раунда:

ФРС закончила покупки активов через шесть лет после начала кризиса, в конце октября 2014 г.

Таким образом, можно говорить о том, что в период Великой рецессии как монетарные власти, так и правительство впервые в истории в мирное время применили столь масштабные меры поддержки экономики, обеспеченные исключительно за счет наращивания государственного долга и кредитной накачки отдельных отраслей и секторов.

В 2008–2010 гг. США столкнулись не только с экономическим, но и с мировоззренческим вызовом.

в целом стало понятно, что государственный долг Соединенных Штатов никогда не будет не только погашен или сокращен, но даже стабилизирован.

постепенно начало формироваться впечатление, что Америка can make it alone — может сама справиться с финансовым кризисом практически любого масштаба.

Хозяйственный рост в течение бóльшей части срока пребывания Обамы у власти обеспечивался постоянной подпиткой экономики деньгами. 

в 2011–2016 гг. ($3,71 трлн), кредиты росли почти в 4,2 раза быстрее, чем добавленная стоимость в экономике. 

Это означает, не то, что Америка вступила в этот период в полосу своего «окончательного кризиса», а скорее то, что новый механизм роста оказался намного более устойчивым и привлекательным, чем предполагался изначально. 

время, наступившее после 2010 г., стало периодом привыкания к диссоциации экономического роста и его традиционных предпосылок как к некоей новой нормальности.

предварительный итог, в период с 2008 по 2016 г. монетарные власти и правительства всех трех основных экономических центров мира осуществили шаги, которые ознаменовывали практически полный разрыв с традиционной финансовой политикой.

Во-первых, они впервые (за исключением Японии, которая делала это и раньше, пусть и не в таких масштабах) рискнули опустить учетные ставки центральных банков до нуля и использовать этот инструмент для практически неограниченного кредитования своих правительств. 

Во-вторых, власти предприняли (причем также впервые, хотя имеются попытки отнести первое проявление такой политики к весне 1932 г. и можно вспомнить японский опыт 2001–2006 гг.) количественное смягчение, сутью которого было массирование кредитование банков и корпораций со стороны центрального банка, принимавшее форму выкупа структурированных долговых обязательств без какого-либо залогового обеспечения. 

В-третьих, особое внимание следует уделить опыту финансового регулирования в зоне евро.

В-четвертых, финансовые процессы, происходившие в развитых странах в 2008–2016 гг., отличались от всех предшествующих случаев и масштабами государственного вмешательства в экономику.