В своей книге «Бегство от свободы» Э.Фромм писал о такой широко
распространённой в обществе форме зависимости, которой дал название -
«волшебный помощник». Это те люди «вся жизнь которых трудноуловимым
способом связана с некоторой внешней силой „Х“. Все, что они делают,
чувствуют или думают, имеет какое-то отношение к этой силе. Люди
ожидают, что некто „Х“ их защитит, что „он“ позаботится о них, и
возлагают на „него“ ответственность за результаты своих собственных
поступков. Часто человек не осознает, что такая зависимость существует.
Даже если есть смутное сознание самой зависимости, внешняя сила, от
которой человек зависит, остается неясной: нет определенного образа,
который был бы связан с этой силой. Главное ее качество определяется
функцией: она должна защищать индивида, помогать ему, развивать его и
всегда быть с ним рядом.»
        За примером далеко ходить не надо:

<<< … Едва ли можно говорить о неграмотности в странах Запада; всё большее число людей посещают различные учебные заведения в Соединённых Штатах; все читают газеты и здраво рассуждают о мировых проблемах.

...   Если мы говорим о разуме, то надо прежде всего решить, какую человеческую способность мы имеем в виду. Как я уже предлагал, мы должны различать рассудок и разум. Под рассудком я понимаю способность оперировать понятиями с намерением достичь какой-нибудь практической цели. Шимпанзе, составляющая вместе две палки, чтобы достать банан (так как каждая в отдельности слишком коротка для этого), прибегает к помощи рассудка. То же самое делаем и все мы, занимаясь своими обычными делами и прикидывая, что как сделать. В этом смысле рассудок — это способность принимать всё на веру, как есть, и составлять различные комбинации с тем, чтобы облегчить манипулирование вещами. Рассудок — это мышление, служащее для биологического выживания. С другой стороны, разум стремится к пониманию; он пытается узнать, что скрыто за поверхностью, распознать сердцевину, сущность окружающей нас действительности. Это не значит, что у разума нет назначения, просто в его задачу не входит содействие физическому существованию в той же мере, что и психической, и духовной жизни. Тем не менее в частной и общественной жизни разум нередко требуется для предвидения (учитывая, что оно часто зависит от распознания подспудно действующих сил), а предвидение порой необходимо даже для физического выживания.

      Разум нуждается в приобщённости и чувстве самости. Если я — всего лишь устройство, пассивно воспринимающее впечатления, мысли, мнения, я могу сравнивать их, оперировать ими, но я не могу постичь их. Декарт сделал вывод о моём существовании в качестве индивида исходя из того, что я мыслю. «Я сомневаюсь, следовательно, я мыслю; я мыслю, следовательно, я существую», — такова была его аргументация. Но так же верно и обратное. Я могу мыслить, т. е. использовать свой разум только при условии, что я — это Я, что я не растерял своей индивидуальности в безликом Нечто.

      С этим тесно связан характерный для отчуждённой личности недостаток чувства реальности. Утверждение, что современному человеку «недостаёт чувства реальности», противоречит широко распространённому мнению, будто от большинства исторических эпох нас отличает больший реализм. Однако рассуждения о нашем реализме несколько напоминают параноидный бред. Хороши реалисты, играющие оружием, способным привести к уничтожению всей современной цивилизации, если не самой нашей Земли! Если бы за таким занятием застали отдельного человека, его бы немедленно изолировали, а если бы при этом он ещё и гордился своим реализмом, то психиатры сочли бы это дополнительным и притом довольно серьёзным симптомом умопомешательства. Но помимо всего этого дело заключается и в том, что современный человек обнаруживает поразительное отсутствие реализма в отношении ко всему существенному: к смыслу жизни и смерти, счастью и страданию, чувствам и серьёзным мыслям. Он надёжно скрыл под покровом всю истинную сущность человеческого бытия и заменил её искусственной, приукрашенной картиной псевдореальности, не слишком отличаясь от дикаря, лишившегося своей земли и свободы ради блестящих стеклянных бус.

...   В современном обществе существует ещё один, уже упоминавшийся фактор, губительный для разума. Поскольку никто никогда не делает всей работы и каждый выполняет только часть её, поскольку размеры вещей и организации людей слишком велики, чтобы их можно было осознать как целое, постольку оказывается невозможным представить себе что-либо в целом виде. Соответственно, нельзя увидеть и законы, лежащие в основе явлений. Рассудка достаточно, чтобы надлежащим образом оперировать отдельными частями крупного целого, будь то станок или государство. Разум же может развиваться только в связи с целым, имея дело с обозримыми и контролируемыми реалиями. Подобно тому как наши слух и зрение работают только в количественных пределах волн определённой длины, так и наш разум ограничен тем, что можно обозреть целиком, во всей полноте его проявлений. Иными словами, если размеры превышают определённый уровень, то неизбежно утрачивается конкретность и её место занимают абстрактные представления; вместе с конкретностью пропадает и чувство реальности. Первым увидел эту проблему Аристотель, который считал, что город, превышающий по численности населения то, что мы сегодня назвали бы небольшим городком, непригоден для жизни.

       При изучении особенностей мышления отчуждённого человека поражает, насколько у него развился рассудок и деградировал разум. Он принимает окружающую действительность как нечто данное; он хочет поглотить её, потребить, пощупать и манипулировать ею. У него даже не возникает вопроса о том, что стоит за этой действительностью, почему вещи таковы, как они есть, и куда они движутся. Но поглотить значение или потребить смысл невозможно, а что до будущего, так aprés nous le déluge! («после нас хоть потоп»). Создаётся даже впечатление, что с XIX в. по наши дни произошло заметное нарастание глупости, если под глупостью мы подразумеваем нечто, противоположное скорее разуму, чем рассудку. И невзирая на то, что все ревностно читают ежедневные газеты, имеет место непонимание смысла политических событий, что, по правде говоря, пугает, поскольку наш рассудок помогает нам производить оружие, которое наш разум не в силах контролировать. В самом деле, нам известно, как и что делается, но мы не знаем, зачем и почему. У нас много людей с хорошими и высокими интеллектуальными способностями, но наши тесты на интеллект определяют способность запоминать и быстро соображать, а отнюдь не способность мыслить. Всё это действительно так, несмотря на то, что среди нас есть люди выдающегося разума, чьё мышление не уступает по силе и глубине тем, кого когда-либо знала история. Но мышление таких людей отличается от обычной способности рассуждать, свойственной толпе, и на них смотрят с подозрением, даже если они нужны благодаря своим выдающимся достижениям в области естественных наук.

      В самом деле, недавно появившийся машинный мозг служит хорошей иллюстрацией того, что мы понимаем здесь под рассудком. Он оперирует заложенными в него данными, сравнивает, отбирает и в конечном счёте выдаёт результаты быстрее или с большей степенью точности, чем это мог бы сделать человеческий интеллект. Однако всё это происходит при условии, что основные данные закладывают в него заблаговременно. На что неспособен электрический мозг — это творчески мыслить, проникать в суть наблюдаемых фактов, выходить за пределы заложенных в него данных. Машина может воспроизвести или даже превзойти интеллект, но она неспособна воспроизвести разум.  ...>>>

Эрих Фромм (1900-1980) из книги «Здоровое общество» (1955).

<<<… Человек XX в. испытывает на себе влияние ещё одного решающего обстоятельства — чуда производства. Он повелевает силами в тысячи раз большими тех, которые когда-то дала ему природа; пар, нефть, электричество стали для него слугами и «вьючными животными». Человек пересекает океан и континенты — сначала за недели, потом дни, сейчас за часы. Он как бы преодолевает закон тяготения и летает по воздуху, превращает пустыни в плодородные земли и создаёт искусственный дождь вместо того, чтобы молить о нём. Чудо Производства приводит к чуду Потребления. Традиционные барьеры больше уже не мешают никому покупать всё, что нравится. Нужно лишь иметь деньги. Но людей, имеющих деньги, становится всё больше; возможно, этих денег недостаточно, чтобы купить настоящий жемчуг, зато их хватит на искусственный, на «форды», которые выглядят как «кадиллаки», на дешёвую одежду, похожую на дорогую, на сигареты — одни и те же для миллионеров и для трудящихся. Всё доступно, всё можно купить, всё можно потребить. Существовало ли когда-нибудь общество, в котором бы произошло такое чудо?
Люди работают совместно. Тысячи людей устремляются на промышленные предприятия и в учреждения, они приезжают на автомобилях, в метро, в автобусах, в поездах; они работают сообща, в ритме, установленном специалистами, используя разработанные специалистами методы, не слишком быстро, не слишком медленно, но все вместе, и каждый является частью целого. Вечером поток устремляется обратно. Люди читают одни и те же газеты, слушают радио, смотрят фильмы — одни и те же и для тех, кто наверху, и для тех, кто у подножия социальной лестницы, для умных и глупых, для образованных и необразованных. Производи, потребляй, наслаждайся вместе со всеми, шагай в ногу, не задавая вопросов. Таков уж ритм жизни.
… Акт потребления должен быть конкретным человеческим актом, в котором участвуют наши чувства, физические потребности, наш эстетический вкус, — другими словами, в который вовлечены мы сами как конкретные человеческие существа со своими ощущениями, чувствами, оценками; акт потребления должен быть значимым творческим человеческим переживанием. В нашей культуре это присутствует лишь в малой степени. У нас потребление представляет собой главным образом удовлетворение искусственно подогреваемой игры воображения, фантастическое представление, отчуждённое от нашей конкретной подлинной сущности.
… Наш способ потребления неизбежно приводит к тому, что мы никогда не бываем удовлетворены, поскольку потребителем реальной конкретной вещи является вовсе не наша реальная, конкретная личность. Таким образом мы развиваем постоянно увеличивающуюся потребность во всё большем количестве вещей и во всё большем потреблении. Правда, до тех пор пока жизненный уровень населения не обеспечивает человеку достойного существования, потребность в увеличении потребления естественна. Правда и то, что вполне оправдана потребность в увеличении потребления по мере культурного развития человека в связи с тем, что у него появляются всё более высокие запросы: ему нужно лучше питаться, ему нужны предметы, доставляющие эстетическое наслаждение, книги и т. д. Однако наша неудержимая страсть к потреблению утратила всякую связь с истинными потребностями человека. Первоначально считалось, что идея потребления вещей в бо́льшем количестве и лучшего качества должна обеспечить человеку более счастливую жизнь, удовлетворяющую его запросы. Потребление было средством для достижения цели, т. е. счастья. Теперь оно превратилось в самоцель. Постоянный рост запросов заставляет нас прилагать всё больше и больше усилий, ставит нас в зависимость от наших потребностей, от людей и организаций, помогающих нам получить желаемое. «Каждый человек старается пробудить в другом какую-нибудь новую потребность, чтобы… поставить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения, а тем самым и к экономическому разорению… Вместе с ростом массы предметов растёт царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек...»(К. Маркс).
     В наши дни человек зачарован возможностью покупать большее количество лучших, а главное, новых вещей. Он испытывает потребительский голод. Акт покупки и потребления стал противоречащей здравому смыслу, принудительной целью, так как он является самоцелью, имея отдалённое отношение к использованию покупаемых и потребляемых вещей и к удовольствию от них. Каждый мечтает купить последнюю техническую новинку, последнюю появившуюся на рынке новейшую модель чего-нибудь, и в сравнении с этой мечтой действительное удовольствие от использования купленного отходит на второй план. Если бы современному человеку хватило смелости изложить своё представление о Царствии Небесном, то описанная им картина походила бы на самый большой в мире универмаг с выставленными новыми моделями вещей и техническими новинками, и тут же он сам «с мешком» денег, на которые он мог бы всё это купить. И он бы слонялся, разинув рот, по этому раю образцов последнего слова техники и предметов потребления — при одном только условии, что там можно было бы покупать всё новые и новые вещи, да, пожалуй, чтобы его ближние находились в чуть-чуть менее выгодном положении, чем он сам.
… Отчуждённое отношение к потреблению присуще не только нашему способу приобретения и потребления товаров, оно простирается гораздо дальше, определяя использование нами свободного времени. Да и чего ещё следует ожидать? Как может человек активно и содержательно использовать свой досуг, если в процессе труда у него отсутствует непосредственная связь с тем, что он делает, если его приобретение и потребление товаров носит абстрактный и отчуждённый характер? Он так и остаётся пассивным и отчуждённым потребителем. Он «потребляет» спортивные игры, кинофильмы, газеты и журналы, книги, лекции, собрания, природные пейзажи так же отчуждённо и абстрактно, как и купленные им предметы потребления. Он ни в чём не участвует активно, он хочет «вобрать в себя» всё, чем можно обладать, и получить по возможности больше удовольствий, культуры и т. д. Фактически он не может свободно распоряжаться «своим» досугом; индустрия навязывает ему потребление его свободного времени, как и покупаемые им товары. Его вкус служит объектом манипуляций, он хочет видеть и слышать то, что его понуждают хотеть; развлечения, как и всё прочее, — это индустрия: покупателя заставляют покупать удовольствие точно так же, как его вынуждают приобретать одежду и обувь. Стоимость удовольствия зависит от его успеха на рынке, а не от чего-то такого, что можно было бы измерить человеческими мерками.
    Когда я читаю, любуюсь пейзажем, беседую с друзьями и т. д., в процессе любой творческой, спонтанной деятельности со мной что-то происходит. После этого переживания я уже не такой, каким был до него. Когда же я получаю удовольствие в отчуждённой форме, со мной ничего не происходит; я потребил то или иное; ничто во мне не изменилось, и всё, что осталось, — это воспоминания о том, что я сделал. К числу наиболее поразительных примеров подобного потребления удовольствий относится моментальная фотография, ставшая одним из наиболее значительных способов проведения досуга. Символичен рекламный девиз фирмы «Кодак», с 1889 г. немало способствовавшей распространению фотографии во всём мире: «Вы нажимаете на кнопку, а остальное делаем мы». Это одно из первых обращений к чувству «кнопочной» власти; вы ничего не делаете, вам не надо ничего знать, всё делается за вас; нажать кнопку — вот всё, что от вас требуется. И в самом деле, моментальная фотография стала одним из наиболее существенных выражений отчуждённого зрительного восприятия, потребления в чистом виде. «Турист» с его камерой — яркий символ отчуждённого отношения к миру. Постоянно занятый фотографированием, он сам фактически вообще ничего не видит, кроме как сквозь глазок фотоаппарата, выполняющего роль посредника. Камера видит за него, а результат доставившей ему «удовольствие» поездки — коллекция снимков, заменяющих впечатления, которые он мог бы получить, но не получил. ...>>>

Э.Фромм (1900-1980) из книги «Здоровое общество» (1955).

Пролог.
«Человек вырван из первоначального единства с природой, свойственного животному существованию. При этом, будучи наделён разумом и воображением, он осознаёт своё одиночество и изолированность, своё бессилие и невежество, случайность своего рождения и смерти. Он не вынес бы ни минуты такого существования, если бы не мог найти новых связей со своими собратьями взамен прежних, регулировавшихся инстинктами. Даже при полном удовлетворении физиологических потребностей человек воспринимал бы своё состояние одиночества и отделённости как тюрьму, из которой он должен вырваться, чтобы сохранить душевное здоровье. И в самом деле, индивид, потерпевший полную неудачу в попытках приобщиться хоть к чему-нибудь, т. е. как бы пребывающий в заключении, даже не находясь за решёткой, — психически нездоров.» (Э.Фромм)


<<< Нет более расхожей мысли, чем та, что мы, обитатели западного мира XX в., совершенно нормальны. Даже при том факте, что многие из нас страдают более или менее тяжёлыми формами психических заболеваний, общий уровень душевного здоровья не вызывает у нас особых сомнений.
… Но можем ли мы быть уверены в том, что не обманываем себя? Известно: многие обитатели психиатрических лечебниц убеждены, что помешанными являются все, кроме них самих. Немало тяжёлых невротиков полагают, что их навязчивые идеи или истерические припадки — это нормальная реакция на не совсем обычные обстоятельства. Ну а мы сами?

Пролог.
«Я знал,  что  мы  мало  значим  в  сравнении  со Вселенной, я знал, что мы — ничто; но быть столь безмерно  ничтожным  -  это одновременно и подавляет и  утешает.  Эти  числа,  эти  расстояния,  которые человек не в состоянии даже представить себе,- они ошеломляют. Так  есть  ли хоть что-нибудь, за что мы можем ухватиться? Среди  того  хаоса  иллюзий,  в который мы бросаемся очертя голову, есть только одна истинная вещь, и это  — любовь. Все остальное — ничто, пустота. Мы  заглядываем  в  огромную  черную бездну. И нам страшно.»
 Из дневника французского писателя Джулиана(Жульен) Грина (1900-1998).

<<<… Человек построил свой мир; он  построил  дома  и  заводы,  производит автомашины и одежду, выращивает хлеб и плоды. Но он  отчужден  от  продуктов своего труда, он больше не хозяин построенного им мира, наоборот, этот  мир, созданный  человеком,  превратился  в   хозяина,   перед   которым   человек склоняется, пытаясь его как-то умилостивить или по возможности  перехитрить. Своими руками человек сотворил себе бога. Кажется, будто человек действует в соответствии со своими интересами; на самом же деле его целостная  личность, со всеми ее возможностями, превратилась в  орудие,  служащее  целям  машины, которую он построил собственными руками. Человек тешится иллюзией, будто  он является центром мира, но при этом он проникнут  тем  же  гнетущим  чувством ничтожности и бессилия, какое его предки испытывали перед  богом,  осознавая это чувство.
     Чувства изоляции и беспомощности еще более усиливаются новым характером человеческих взаимоотношений. Конкретные  связи  одного  индивида  с  другим утратили ясный  человеческий  смысл,  приобрели  характер  манипуляций,  где человек используется как средство. Во всех общественных и личных  отношениях господствует закон рынка. Очевидно, что взаимоотношения  между  конкурентами должны быть основаны на взаимном безразличии. В противном  случае  любой  из них был бы парализован в выполнении своей экономической задачи: сражаться  с конкурентами,  не останавливаясь в случае   необходимости   перед   их экономическим уничтожением.
     Тем же безразличием проникнуты отношения между  нанимателем  и наемным работником. Слово «employer» содержит  в  себе  все  существо  дела: владелец капитала так  же  «использует»  другого  человека,  как  использует машину, станок, но и работник использует  нанимателя  для  достижения  своих экономических целей. Их отношения таковы, что оба являются  друг  для  друга лишь средством достижения цели, каждый является для  другого  лишь  орудием, инструментом. Такие отношения не представляют собой,  собственно,  отношений между двумя человеческими существами, поскольку вне этой взаимной полезности они вовсе не заинтересованы друг в друге. Такой же инструментальный характер носят  отношения  между  предпринимателем  и потребителем.  Потребитель  не является для дельца  конкретной  личностью,  чьи  потребности  он  хотел  бы удовлетворить, — это лишь объект его манипуляций. Таким  же  инструментальным стало  и  отношение  к  труду;  в  отличие  от  средневекового  ремесленника современный производитель не заинтересован в своей продукции как таковой; он производит, по существу, для получения прибыли от вложенного им капитала, а что именно он производит — это  зависит  в  основном  от  рынка,  обещающего выгодное вложение капитала в ту или иную отрасль производства.
     Не только экономические, но и личные отношения между  людьми  приобрели тот  же  характер  отчуждения;  вместо  человеческих  отношений  они стали напоминать отношения вещей. Но, может быть, ни в чем этот дух отчуждения  не проявился так сильно и разрушительно, как в отношении индивида к самому себе. Человек продает не только товары, он продает  самого  себя  и  ощущает себя товаром. Рабочий  продает  свою  физическую  энергию;  предприниматель, врач, наемный  служащий  продают  свою  «личность».  Они  должны  иметь  эту «личность», если хотят продать свои товары или услуги; эта личность  должна быть привлекательной, а, кроме того, ее  обладатель  должен  соответствовать целому  ряду  других  требований:  например, он должен быть энергичен, инициативен и т.д. и т.д. — в соответствии с ситуацией. И  -  как  со  всяким другим товаром — рынок  решает,  сколько  стоят  те  или  иные  человеческие качества, и даже определяет само их существование.  Если  качества,  которые может предложить человек, не  пользуются  спросом,  то  у  него  нет  вообще никаких качеств; точно так же  товар,  который  нельзя  продать,  ничего  не стоит, хотя и обладает потребительной стоимостью. Таким образом, уверенность в себе, «чувство собственного достоинства»  превращаются  лишь  в  отражение того, что думают о  человеке  другие.  У  него  нет  никакой  уверенности  в собственной ценности, не зависящей от его популярности и  рыночного  успеха. Если на  него  есть  спрос,  то  он  считает  себя  «кем-то»; если  же  он непопулярен, он и в  собственных  глазах  попросту  никто.  Эта  зависимость самоуважения  от  успеха  предлагаемой  «личности»  объясняет,  почему   для современного человека популярность стала настолько важной. От нее зависит не только успех в практических  делах,  но  и  способность  человека  сохранить самоуважение; без нее человек скатывается в пропасть неполноценности.
...
     Когда нарушены связи,  дававшие  человеку  уверенность,  когда  индивид противостоит миру вокруг себя как  чему-то  совершенно  чуждому,  когда  ему необходимо преодолеть невыносимое чувство бессилия и одиночества, перед  ним открываются два пути. Один путь ведет его к «позитивной» свободе;  он  может спонтанно связать  себя  с  миром  через  любовь и труд, через  подлинное проявление своих чувственных, интеллектуальных и эмоциональных способностей; таким образом он может вновь обрести единство с людьми, с миром  и  с  самим собой, не  отказываясь  при  этом  от  независимости  и  целостности  своего собственного «я». Другой путь — это путь назад: отказ человека от свободы  в попытке преодолеть свое одиночество, устранив разрыв,  возникший  между  его личностью и  окружающим  миром.  Этот  второй  путь  никогда  не возвращает человека в органическое единство с миром, в котором он пребывал раньше, пока не стал «индивидом», — ведь его отделенность уже необратима, — это  попросту бегство из невыносимой ситуации, в которой он не может  дальше  жить. Такое бегство имеет вынужденный характер — как и любое бегство  от  любой  угрозы, вызывающей панику, — и в то же время оно связано с более  или  менее  полным отказом от индивидуальности и целостности человеческого «я». Это решение  не ведет к  счастью  и  позитивной  свободе;  в  принципе  оно  аналогично  тем решениям, какие мы встречаем во всех невротических  явлениях.  Оно  смягчает невыносимую тревогу, избавляет от паники и  делает  жизнь  терпимой,  но  не решает коренной проблемы и за него приходится зачастую  расплачиваться  тем, что  вся жизнь превращается  в одну лишь автоматическую, вынужденную деятельность. ...>>>
Э.Фромм из книги «Бегство от свободы» (1941г).

Пролог.
В  одной из книг Чжуан-цзы рассказывается, что, когда  ученик Конфуция увидел садовника, несущего  воду для  полива своих  грядок,  которую  он  каждый  раз  доставал  из  колодца, опускаясь в него вместе с сосудом, он спросил его, не  хочет ли он облегчить свою  работу. «Каким образом?» — опросил садовник. Ученик Конфуция  ответил: «Надо взять деревянный рычаг, передний конец которого легче,  а другой конец тяжелее. Тогда можно легко черпать воду из колодца. Такой колодец называется колодцем с журавлем». Садовник, который был мудрецом, сказал: «Я слышал, как мой учитель  говорил, что  если человек пользуется  машиной, то он  все свои дела выполняет,  как машина. У того, кто выполняет  свои дела,  как  машина, образуется машинное сердце. Тот же, у кого  в  груди бьется машинное сердце, навсегда теряет чистую простоту».
 

<<<… В течение двух или трех поколений довольно многие  индивиды живут только как рабочая сила, а  не как люди. То, что вообще может быть сказано о духовном и нравственном значении  труда, на их  труд уже  не  распространяется. Ставшая обычной сверхзанятость современного человека во  всех слоях общества ведет к умиранию в нем духовного начала. Косвенно он становится жертвой этого уже  в детстве. Его  родители,  поглощенные жестокими  трудовыми буднями, не  могут уделять ему нужного внимания. В результате для него оказывается безвозвратно утраченным  нечто органически  необходимое для его развития. Позже, сам став жертвой  перенапряжения,  он все  больше испытывает  потребность  во внешнем отвлечении.  Для  работы в  оставшееся  свободное время над самим собою, для серьезных  бесед  или  чтения  книг  необходима  сосредоточенность,  которая нелегко ему дается. Абсолютная  праздность,  развлечение и желание  забыться становятся для него физической потребностью. Не познания и развития ищет он, а  развлечения  -  и  притом такого,  какое  требует минимального  духовного напряжения.
     Склад ума миллионов  этих  разобщенных,  но способных к сплочению людей оказывает   обратное  воздействие  на   все  институты,  призванные  служить образованию,  а  следовательно, и культуре. Театр уступает место  кабаре,  а серьезная литература -  развлекательной. Журналы  и газеты вынуждены  во все большей степени мириться с тем  фактом, что они  могут преподносить что-либо читателю  лишь  в  предельно  доступной  форме.  Сравнение  средних  уровней нынешней периодики  и  периодики  пятидесяти  -  шестидесятилетней  давности показывает, как сильно прессе пришлось измениться в этом отношении.
...
     В  сколь  сильной  степени бездумье стало для человека второй  натурой, видно  хотя бы  из характера его обычных общений с  окружающими людьми. Ведя разговор с  себе  подобными,  он следит  за тем,  чтобы придерживаться общих замечаний и не превращать беседу в действительный обмен мыслями. Он не имеет больше ничего своего и  даже испытывает в некотором роде страх, что  от него может потребоваться это свое.
...
     Так из-за специфических особенностей  нашего труда мы утратили присущее нам духовное начало  и  нашу индивидуальность в  той мере, в  какой возросли материальные достижения  общества.  И здесь  мы видим в действии трагический закон, согласно которому выигрыш в одном сопряжен с потерей в другом.
     Несвободный, разобщенный, ограниченный современный человек одновременно находится  под угрозой  стать  негуманным. Нормальное отношение  человека  к человеку стало затруднительным для нас.  Постоянная  спешка, характерная для нашего образа жизни, интенсификация взаимного  общения, совместного  труда и совместного бытия многих на ограниченном пространстве  приводит  к тому, что мы,  беспрестанно  и  при самых  разнообразных условиях  встречаясь  друг  с другом, держимся отчужденно по  отношению  к  себе подобным.  Обстоятельства нашего  бытия  не позволяют  нам  относиться  друг  к  другу  как человек  к человеку.
     Навязанное  нам  ограничение   в  деятельности,  присущей  человеческой природе,  носит настолько  универсальный и систематический  характер, что мы привыкаем к нему и  уже больше  не воспринимаем наше безликое  поведение как нечто  противоестественное.  Мы  уже не страдаем от того,  что в таких-то  и таких-то ситуациях не можем больше проявлять подлинно человеческое участие к своим  ближним,  и  в  конечном  счете деградируем  к  отречению от  истинно человеческих отношений и там, где они возможны и уместны.
     Мы утрачиваем чувство  родства со своим  ближним  и  скатываемся  таким образом на путь антигуманности. Когда исчезает сознание,  что любой  человек нам в  какой-то  мере небезразличен  как человек,  тогда расшатываются устои культуры и этики. Регресс гуманности  в этом  случае  является лишь вопросом времени.
     И действительно,  уже в течение жизни  двух поколений обитают среди нас во   всей  своей  отвратительной  наготе   идеи  законченной   негуманности, подкрепленные  авторитетом  логических  принципов.   В   обществе  сложились взгляды, уводящие  индивидов  от  гуманности.  Присущее  человеку от природы участливое   отношение   к   ближнему  исчезает.  На   смену  ему   приходит проявляющаяся   в   более   или   менее  разнообразных   формах   абсолютная индифферентность.  Всячески  подчеркиваемые  в  отношении  незнакомых  людей высокомерие и безучастность уже  не воспринимаются как проявления внутренней неотесанности и  грубости,  а квалифицируются как светское  поведение. Да  и само наше  общество  перестало признавать  за  всеми людьми,  как  таковыми, человеческую   ценность  и   человеческое  достоинство.  Определенная  часть человечества   стала  для   нас   человеческим  материалом,   вещами.   Если десятилетиями  среди  нас  со  все  возрастающей  легкостью могли говорить о войнах  и завоеваниях,  словно речь шла только о  столкновениях на шахматной доске,  то это предопределялось  лишь внедрением  всеобщего  убеждения,  что человеческие судьбы  -  это ряды цифр, определенный статистический материал, не больше. Когда разразилась  война,  для  укоренившейся  в нас негуманности открылось широкое  поле проявления. А сколько всяких дикостей — утонченных и откровенно  оголтелых  — в  отношении  цветных  народов  выдавалось в  нашей колониальной  литературе  последних  десятилетий  и  в наших парламентах  за разумные истины и  в  таком виде усваивалось общественным  мнением! Двадцать лет  назад  в  парламенте  одной из  стран Европейского континента было  как должное   воспринято  даже  выступление,   в   котором   о  массовой  гибели депортированных  негров  от голода  и  эпидемий  говорилось как  о «падеже», словно речь шла о скоте.
     В   современном   преподавании  и  в  современных  школьных   учебниках гуманность оттеснена  в самый темный угол, как будто перестало быть истиной, что она является самым элементарным  и  насущным при воспитании человеческой личности,  и  как  будто нет  никакой необходимости  в  том,  чтобы  вопреки воздействию  внешних  обстоятельств сохранить ее и  для нашего  поколения. В прошлом все  было по-иному. Дух  гуманности господствовал тогда не  только в школе, но и в литературе, даже  приключенческой. Робинзон Крузо в  известном романе Дефо непрестанно  размышляет над  проблемой  гуманности. Он чувствует такую  ответственность  за торжество принципов гуманности,  что  даже в ходе самообороны неизменно руководствуется соображением, как бы поменьше загубить человеческих жизней, и настолько подчиняет себя служению  этой идее, что она придает  смысл  всей  его полной приключений  жизни. Можно ли среди нынешних сочинений   этого  жанра  отыскать   хоть  одно,  столь   пронизанное  духом человечности?
...
     Поглощение  современного  человека обществом,  поистине единственное  в своем  роде,  -  это,  пожалуй,  наиболее  характерная  черта его  сущности. Недостаточное  внимание  к самому  себе  и  без того  уже делает  его  почти патологически восприимчивым к убеждениям, которые в готовом  виде вводятся в обиход обществом  и его институтами. Поскольку к тому же  общество благодаря достигнутой  организации  стало  невиданной  ранее силой  в  духовной жизни, несамостоятельность современного человека по  отношению к обществу принимает такой характер, что он уже почти перестает жить собственной духовной жизнью. Он уподобляется  мячу, утратившему свою  эластичность и сохраняющему вмятину от любого нажима или удара. Общество располагает им по своему усмотрению. От него  человек  получает,  как  готовый   товар,  убеждения  -  национальные, политические и религиозные, — которыми затем живет.
...
     Мы  еще  не прониклись сознанием  нашей духовной нищеты. Из года  в год неуклонно   совершенствуется   распространение   коллективных   мнений   при одновременном  исключении  индивидуального мышления.  Практикуемые при  этом методы достигли такого совершенства и получили такое признание, что отпадает необходимость   предварительно   оправдывать   любую   попытку  внедрить   в общественное мнение даже самую бессмысленную  идею, когда она представляется уместной.
...
     С  отказом от независимости  своего мышления мы утратили  — да иначе  и быть  не  могло  -  веру  в  истину. Наша  духовная  жизнь  дезорганизована. Сверхорганизованность  вашей  общественной  жизни выливается  в  организацию бездумья.
     Отношения   между   индивидом  и  обществом   подорваны  не   только  в интеллектуальном, но и в этическом плане. Отрекаясь  от собственного мнения, современный человек  отказывается  и от собственного нравственного суждения. Чтобы признать хорошим то, что общество словом и делом выдает за таковое,  и осудить  то,  что  оно  объявляет  дурным,  он подавляет рождающиеся  в  нем сомнения,  не проявляя их ни  перед,  другими,  ни  перед  самим собой.  Нет побуждения, над которыми не восторжествовало бы в конечном счете его чувство принадлежности  к  коллективу.  В  результате  он  подчиняет  свое  суждение суждению массы и свою нравственность нравственности массы.
     Особенно   склонен   он   извинять    все    бессмысленное,   жестокое, несправедливое и  дурное в действиях своего  народа. Подавляющее большинство граждан  наших бескультурных  культурных  государств  все  меньше  предаются размышлениям как  нравственные личности, дабы  не  вступать  беспрестанно во внутренние конфликты  с  обществом и заглушать в себе  все новые побуждения, идущие вразрез с его интересами.
     Унифицированное коллективное мнение  помогает  им в этом, поскольку оно внушает, что  действия коллектива  должны  измеряться  не  столько масштабом нравственности,  сколько  масштабом  выгоды  и  удобства.  Но  в  результате становятся ущербными их души. Если среди наших современников встречается так мало людей  с верным человеческим и нравственным чутьем, то  объясняется это не  в последнюю  очередь  тем,  что  мы  беспрестанно  приносим свою  личную нравственность на алтарь отечества, вместо того чтобы оставаться в оппозиции к обществу и быть силой, побуждающей его стремиться к совершенству.
     Итак, не только между экономикой  и  духовной жизнью, но  также и между обществом и индивидом сложилось пагубное взаимодействие. В век  рационализма и расцвета философии общество давало  опору индивиду, вселяя в него глубокую уверенность  в  торжестве  всего  разумного  и  нравственного,  которую  оно неизменно  рассматривало  как  нечто  само  собой  разумеющееся. Людей  того времени  общество  поднимало, нас  оно  подавляет.  Банкротство  культурного государства, становящееся от десятилетия к десятилетию  все более очевидным, губит  современного человека.  Деморализация  индивида обществом идет полным ходом.  ...>>>
      Альберт Швейцер (1875--1965), из книги «Культура и этика»(1923).