В предыдущих частях этой серии (часть I, часть II) я утверждал, что дефолт правительства не только этичен, но и полезен для экономики и общества в целом. В конце части II я оставил открытым вопрос о возможных последствиях дефолта правительства для финансовых рынков и денежной системы. В последующем тексте, как и в предыдущих частях, я сосредоточусь на государственном долге США, поскольку требования к правительству США являются наиболее важными для международной финансовой системы.
Наиболее очевидной причиной использования компаниями государственного долга, особенно краткосрочного долга является то, что он считается безопасным и высоколиквидным активом. Держа ценные бумаги США вместо денег, они могут сэкономить на наличных деньгах и получить небольшую прибыль от своих вложений. Они считают это тем, что Мизес называл вторичным средством обмена, а
В первой части этой серии, посвященной дефолту правительства, мы исследовали этический статус государственного долга и отказа от него. Поскольку долг несправедливо возлагается на налогоплательщиков, мы пришли к выводу, что моральным поступком было бы отказаться от него и не платить ничего кредиторам государства. В этой статье я рассмотрю экономические последствия такой радикальной политики. Такое исследование необходимо, потому что благоразумие диктует, что мы не можем предлагать действия, какими бы этичными и благородными они ни казались нам, без изучения их возможных последствий. В введении к части I, я предположил, что дефолт правительства будет очень выгоден для всего общества. Давайте теперь выясним, почему это так.
Люди, владеющие государственным долгом, будут считать этот долг одним из своих активов. Поэтому государственный долг на первый взгляд выглядит как часть капитала, который люди вложили в производственную деятельность, и с точки зрения отдельного инвестора это действительно так. Инвесторы не обязательно обращают внимание на то, где именно применяются вложенные ими средства. Они ориентированы на безопасность своего вклада и ожидаемую прибыль. Однако экономист по-другому смотрит на кредит. Экономист различает два основных вида инвестиций: потребительский кредит и производственный кредит.
Дефицит государственного бюджета и связанного с этим государственного долга является вызовом для большинства современных экономик. Некоторые государства, такие как Германия, прибегают к жесткой бюджетной экономии и часто работают с профицитом бюджета и сокращают свой долг. Правда, это было до того, как коронавирус дал правительствам во всем мире повод для радикального расширения своих полномочий и увеличения расходов. Теперь похоже, что всем странам придется нести тяжелое бремя выплаты огромных государственных долгов, взятых в результате проведения деструктивной политики. Средний чистый государственный долг, то есть долг, не имеющий отношения к какому-либо агентству правительства-эмитента, в странах с развитой экономикой превысил 96 процентов ВВП в 2020 году, и нет никаких признаков того, что правительства прекратят заимствования.
Эрик Мак — один из ведущих современных философов, поддерживающих свободный рынок. Он много лет интересовался дискуссией “анархистов” и “минархистов”. В “естественном состоянии”, при котором самопринадлежность и частная собственность общепризнаны, большинство людей сочтет в своих интересах нанять частные охранные агентства для защиты своих прав, а не самим решать споры о правах. В первой части “Анархия, государство и утопия” (1974) Роберт Нозик утверждает, что существует тенденция, которая объединит все конкурирующие частные охранные агентства в единую “государственную организацию”, которая будет де-факто обладать монополией на охранные услуги. У минимального государства Нозика отсутствует власть облагать налогом людей, но, по его мнению, большинство людей купило бы услуги такого монопольного агенства.
Мак является ведущим критиком аргументации Нозика и в ряде статей указывает на ее проблемы. Мы не будем обсуждать эти проблемы, достаточно сказать, что Мак показывает, что Нозик не доказал, что минимальное государство, может возникнуть из естественного состояния, описанного выше.
Давайте представим такую картину.
Мы с вами находимся в местном пабе и оказываемся втянутыми в бурные дебаты с нашими соседями о порочном состоянии мира и о том, как мы должны это исправить. Мы говорим, что выход в свободных рынках и спонтанном порядке. Они говорят, что социализм — единственный путь вперед. По мере того, как наши третьи пинты истощаются, страсти накаляются. Посетители бросают на нас сочувственные взгляды. И тут вдруг один из наших собеседников начинает с пеной у рта обвинять меня в предвзятости, а вас — в бесчестных мотивах.
Я начинаю активно защищаться, стучу по столу правой рукой и призываю не переходить на личности. Вы поддерживаете меня, настаивая: “Нет, нет! Это не так, приятель — мы просто указываем на факты!”
Его друг хихикает, услышав это: “Чушь, товарищ! Нет такого понятия, как бескорыстный поиск истины”.
“Да, гражданин, — утверждает первый, — вы просто говорите это, потому что вы средний класс”.
Большинство людей согласится с тем, что это немного странный способ закончить дискуссию. Во-первых, указание на чей-либо классовый бэкграунд не демонстрирует, почему его позиция неверна. Во-вторых, человек не может изменить свое происхождение — и значит никто вообще не может выдвигать никаких аргументов. Поэтому, если ваша родословная намекает, что у вас есть предрассудки, вам лучше сэкономить время на обсуждение. Если не существует бескорыстного поиска истины, почему бы просто не сказать: “Ну, у меня есть моя предвзятость, а у вас — ваша. Нет никакого способа преодолеть этот разрыв, поэтому давайте закажем еще один напиток и оставим все как есть”. Но, честно говоря, я хотел бы понимать, на каком основании наши оппоненты могли бы знать о том, верны ли их аргументы в споре, если мы все принимаем предположение, что правдивость фактов — это слишком трудная задача для человеческого разума?
Тут что-то пошли-поехали эти разоблачения, по большей части они представляют из себя набор букв, без тезисов, потому тезисно накину, что постулирует классический либерализм, нынче называемый либертарианством во избежании путаницы, ибо либералами называют себя сейчас кто попало.
1. (самое главное) К богатству общества ведёт соблюдение NAP (принципа неагрессии). Чем меньше в обществе насилия и принуждения, тем оно в целом богаче. И наоборот. Принцип неагрессии никто не придумывал, это — спонтанный порядок.
2. Государство — инструмент агрессии и принуждения, потому, чем больше оно участвует в экономике, тем беднее общество в целом.
3. В условиях NAP и разделения труда, чтобы удовлетворить свои потребности, индивид должен удовлетворить чужие, иными словами, получить прибыль, не удовлетворив потребностей других, невозможно. При наличии государства — инструмента агрессии и принуждения, всё наоборот, его члены получают то, что отобрали у других, поскольку обладают монополией на агрессию.
“Капитал в XXI веке” Томаса Пикетти вызвал в свое время бурную дискуссию о проблеме неравенства доходов. Однако, несмотря на то, что слово “капитал” фигурирует в названии книги, капитал сам по себе не был темой для обсуждения. Никто из его оппонентов Пикетти не воспользовался возможностью изучить теорию капитала, и, за некоторыми исключениями, никто не использовал ее в своей критике.
Чтобы подготовиться к чтению книги г-на Пикетти, я изучал “Капитал и его структуру” Людвига Лахмана, который, наряду с “Эссе о капитале” Израиля М. Кирцнера, является одним из самых ярких изложений австрийской теории капитала. Сто лет назад “австрийские экономисты”, т.е. такие ученые, как Ойген фон Бём-Баверк, работавший в традиции
Эта книга столь же дерзновенная, как и ее название (“Долг. Первые 5000 лет истории”): антрополог Гребер знакомит читателя с историей долгов. Насколько серьезно автор воспринимает свою задачу? Подумайте сами: он посвящает 38 страниц главы 5 построению “Краткого трактата о моральных основах экономических отношений”. Его книга выглядит серьезным вызовом, поскольку Гребер нацеливается на критику стандартного экономического объяснения происхождения денег. Тем не менее, при ближайшем рассмотрении, амбициозная атака Гребера в значительной степени оказывается направленной мимо цели.
Я не могу подробно рассказать о книге Гребера, мои возражения сосредоточены на его критике экономистов и их объяснения появления денег. В целом, Гребер — оригинальный мыслитель, а также занимательный писатель, и этого достаточно, чтобы заставить читателя подумать о том, чтобы взять в руки 500-страничную книгу о долгах.
Позвольте мне обобщить стандартное объяснение происхождения денег, как его разработал Карл Менгер, основатель Австрийской экономической школы.