— Пойми, все пытаются понять рынок и то, что на нем происходит, рационально, просчитать, вывести закономерности, а рынок — это хаос и только хаос, к нему и следует относиться как к таковому. Хаос не просчитать, в него надо окунуться, его надо прочувствовать. Если совсем грубо — сначала дела идут отлично,
а потом очень плохо. И так всегда и во всем. Нужно поймать поворотный момент. И Сорос непостижимым образом его ловил. Его действия часто казались нелогичными и совершенно самоубийственными: все переставали вкладывать в финскую биржу, или японские железные дороги, или недвижимость в Гонконге,
а Сорос внезапно вкачивал туда немыслимые деньги — и выигрывал свои миллионы. Однажды скупил миллионы японских иен — на следуюший день курс рухнул. После того как в 1992 году Джордж обвалил банк Англии, он стал первым человеком, заработавшим миллиард за один календарный год, и вдвое превзошел второго по доходам биржевика — Джулиана Робертсона,
его стали называть «страшным человеком». Доходило до того, что если Сорос просто покупал золотые безделушки на день рождения своей жене, кто-нибудь непременно разражался панической статьей: мол, Сорос инвестирует в золото —
и цены на него мгновенно подскакивали; если в дружеской беседе в ресторане Джордж хмурился, говоря про немецкую марку, — ее курс тотчас понижался. В Англии Сорос давно стал персоной нон грата, тем не менее они со Сьюзи все-таки приобрели дом в Лондоне в память о днях его юности, проведенных в этом городе.
И что же? Цены на недвижимость подскочили втрое на следуюший день после сделки! Вместо того чтобы в восемь тридцать уже приклеиться к монитору у себя в офисе, как это делали все без исключения его коллеги, и дышать нервозностью и ажиотажем биржевого зала, Джордж на работе появлялся в лучшем случае раз-два в неделю;
зато ежедневно по три часа играл в теннис, регулярно ездил на бега, которые обожал, или просто бродил по Манхэттену, заходя в кафе — Что вы так часто делаете в метро, господин Сорос? — вежливо спросил офицер, явившийся прямо на дом и смотревший на Джорджа так, словно увидел ожившую статую.
— Мне там лучше думается о ставках, ведь в метро я погружаюсь в натуральный хаос, впрочем, вам это долго объяснять, — ответил Джордж, пожав плечами. И он не шутил. Сорос невольно думал о ставках всегда, везде, просто внешне это было незаметно. Он в самом деле был словно ковбой, который приложил ухо к земле, чтобы вовремя услышать, с какой стороны доносится топотприближающегося табуна, то есть грядущий обвал валют.
А для этого глупо терять время в офисе, для этого надо жить свободно и интуитивно. Жена и семья здесь совершенно ни при чем. Сьюзи 15 сентября 1992 года Джордж Сорос сидел в своем офисе на Уолл-стрит и сквозь гигантские тонированные окна любовался суетой огромного города и раскинувшимся чуть поодаль Центральным парком. На мониторы он почти не смотрел. Зато его партнер Стенли Дракенмиллер не отрывал взгляд от экрана: все самое главное сейчас сосредоточилось там, в Лондоне, на центральной валютной бирже. Стенли нервно стучал ладонью по столу, грыз ногти, тер покрасневшие от усталости глаза и сходил с ума от волнения.
Адова работенка — быть биржевым спекулянтом! Ты платишь не деньгами, как некоторым кажется, а потерей сна, досуга, вменяемости, друзей, ты превращаешься в психопата. Одна неверная ставка — и приходится отвечать за утрату чужих миллионов! Дракенмиллер взглянул на Сороса: невероятно
— босс, прихлебывая кофе, рисовал на почтовом конверте женские профили! Иногда Стенли казалось, что тот действительно заключил сделку с дьяволом, как про него пишут. Не бывает такого хладнокровия у простого смертного! Например, вот сейчас он должен принять решение — рисковать или нет двумя миллиардами… Эту чертову уйму денег они запросто могут потерять. В одну секунду.
А он рисует профили! Ситуация патовая: в Англии кризис, а правительство поклялось, что тем не менее не допустит обвала национальной валюты. Все серьезные экономисты твердят, что этого действительно не будет,
и только Сорос думает иначе — явился сегодня в офис возбужденный и какой-то праздничный: в ярком шарфе и в кроссовках, словно актер, а не супербизнесмен, которому принадлежат 33 этажа этого крупнейшего в мире инвестиционного фонда «Quantum».
— Сегодня у нас большая игра, Стен, — заметил босс, — у меня разыгрался радикулит, а это означает, что пора ставить против фунта. Джордж с трудом опустился на стул, потирая спину. Дракенмиллер знал по опыту: это не шутка, босс в самом деле внезапно может принять решение продавать, когда у него разыгрывается радикулит, и покупать, когда боль стихает.
Невероятный человек! Тишину кабинета взорвал крик: — Стенли, быстро! Трясущиеся руки Дракенмиллера забегали по клавиатуре. Ничего не соображая, он делал то, что приказывал Сорос. Безумие, самоубийство, бредятина: Джордж требовал еще и еще взвинчивать ставки против фунта. Неслыханно!.. В результате они продали фунтов на десять миллиардов долларов! В ту ночь Дракенмиллер ни на секунду не сомкнул глаз, а утром, услышав самые ранние новости, помчался домой к Джорджу.
Тот встретил его в халате, заспанный, недовольный: черт возьми, ему снился великолепный сон! Где-то пожар? Кто-то умер? Но тогда что случилось? В Англии «черная среда»? Скажите, какая новость! За ночь фунт стерлингов обвалился, и правительство пытается успокоить народ? Демонстрации? Что ж, народ совершенно пра: ведь людям обещали не допустить инфляции.
В голосе Джорджа — обычная сдержанная ирония, уголки губ чуть-чуть кривятся в усмешке. Его не свалила с ног невероятная новость, которую пляшущие от волнения губы Дракенмиллера едва озвучили: прибыль Сороса — 958 миллионов за ночь! — Кофейку со сливками выпьем? — буднично поинтересовался Джордж и повел Стенли в столовую. Телевизор там все-таки был, хотя Сорос уверял, что этот громоздкий ящик просто заменяет ему полку для книг.
В Англии — полнейший переполох. Премьер-министру Джону Мейджору грозит отставка, министра финансов лорд-канцлера казначейства Нормана Ламонта намеревались растерзать не только рядовые англичане, но и главы ведущих английских банков, разорившихся этой ночью; сообщали, что на защиту фунта стерлингов правительство выбросило денег больше, чем на войну в Персидском заливе. С этого дня Джордж Сорос, «обваливший банк Англии»,
как вопили газеты по обе стороны континента, превратился из легендарной фигуры в Америке в миф мирового масштаба — его называли «финансовым гением», «повелителем валютного рынка» и даже «тайным правителем планеты», «серым кардиналом мирового правительства». Как написала однажды «Financial Times», годовое жалованье Сороса «превосходит валовой продукт по меньшей мере сорока двух государств; иначе говоря, он может купить 5790 «Роллс-Ройсов» по цене 190 тысяч долларов за штуку».
Люди со всего мира, в том числе бизнесмены, политики, актеры, дипломаты, авантюристы, аферисты и просто бездельники, стали заваливать Джорджа письмами; журналисты караулили его на улице, в аэропорту, в общественной уборной, у ворот дома — всех интересовал только один вопрос: как? Как ему удается делать из воздуха такие шальные деньжищи? Он гений, ясновидящий, пророк, шулер, аферист — кто он?
Хорошенькая журналисточка из «Time» умоляла «честно признаться»: ну хотя бы раз в жизни у него был прокол или неудача? Ну, может, нашлась женщина, которая ему отказала? Сорос подмигнул ей в ответ голубым глазом. Угадала. Женщины бывают дьявольски проницательны. Он когда-нибудь об этом расскажет, пока же ему надо самому хорошенько во всем разобраться — как вышло, что он превратился в такого же наркомана большой игры, как те, что сидят за рулеточным столом в Монте-Карло, готовые заложить последние штаны. Последнее, чем Сорос собирался заниматься в жизни, — так это делать деньги: они сами к нему липли.
Джордж отнюдь не для красного словца говорил об этом журналистам, поскольку в самом деле не считал свою жизнь образцом удачливости, ей-богу. За плечами два развалившихся брака, никакой поддержки и понимания дома, полжизни на колесах, в разъездах, мучительные размышления о смысле бытия, ничем не закончившийся роман, ради которого он поставил на карту репутацию, испортил отношения с пятью детьми, стал посмешищем в собственной семье. В деньгах ему везло, в любви — нет. Он предпочел бы семейную идиллию, какая была у его родителей. Он предпочел бы жизнь, которую прожил его отец, сумевший выйти сухим из воды из всех жизненных передряг.
…Джордж боготворил своего отца — Тивадара Шороша, и многие свойства характера, к счастью, унаследовал от него. Энергия и предприимчивость Тивадара не раз спасали жизнь ему и его семье. Совсем молодым в Первую мировую войну он оказался в российском плену, в Сибири, откуда бежал с двумя другими заключенными на плоту, три года метался по охваченной революционным хаосом России, пока не добрался до родной Венгрии. Тивадар сделал блестящую карьеру прокурора, и уникальную, сверхъестественную интуицию Джордж унаследовал от отца: тот всегда заранее знал исход дела, кто виноват и как нужно вести следствие. Когда началась Вторая мировая война, Джорджу было десять лет.
Вокруг творился ужас, за венгерскими евреями охотились нацисты; семьи друзей, знакомых и соседей отправляли в Освенцим. Наступил тот чудовищный день, когда в Освенцим забрали дядю и его семью. Тивадар не растерялся: он купил у венгерского чиновника фальшивые документы для своих сыновей.
И Джордж шнырял по улицам оккупированного Будапешта под носом у немецких офицеров под видом Януша Коша. Раскрой его гитлеровцы — всей семье грозил расстрел. Наверное, тогда Джордж научился своему легендарному хладнокровию. Он рисковал жизнью, что по сравнению с этим поставленные на кон деньги? Мать с отцом всегда жили душа в душу, отец мог себе позволить и загулы, и отъезды, да что угодно — обожавшая мужа Эржбет Шорош ко всему относилась с пониманием. Как ни странно, она поддержала супруга и в том,
чтобы после войны вытолкнуть 17-летнего желторотого юнца Дьердя — так на венгерский манер звучит его настоящее имя — из-под родительского крова в жизнь, как бросают в воду не умеющего плавать: либо выплывет, либо утонет. Тивадар, едва старший сын окончил школу, правдами и неправдами раздобыл ему английскую визу и выдворил в Лондон. Одна из причин — при послевоенном коммунистическом режиме жизнь в Венгрии была тяжелой; однако Джордж уверен — отец преследовал другую цель: Тивадар, обожавший риск, хотел привить вкус к нему и сыну, сделать из него мужчину.
Родные и знакомые считали Шороша-старшего эксцентриком и сумасбродом, а Джордж и по сей день мысленно кланяется отцу в пояс. В Лондоне он, как прохудившаяся лодка, стремительно пошел ко дну: спал на вокзалах, подложив под голову тощий рюкзачок, мерз на скамейках в парках, случалось, проводил ночь в ночлежке бок о бок с алкоголиками, голодранцами и прочими бродягами. На хоть сколько-нибудь пристойную работу иностранца, через пень колоду изъяснявшегося по-английски, не брали. Из официантов в самом трущобном районе Лондона его выгнали: кто-то донес хозяину, что он доедает остатки с тарелок гостей. Кто бросит в него за это камень?
Живот сводило от голода, бывало, завидовал кошке, раздобывшей хвост от селедки. Шум вокзалов по сей день напоминает Соросу, как он надрывался носильщиком за пару фунтов, как сломал однажды ногу и все равно ухитрялся ворочать поклажу приезжих, ковыляя на костылях. В Будапешт родителям летели редкие письма: «Жив-здоров, работаю, ищу себя». «Если решишь учиться, обратись за помощью в еврейскую общину, они помогут», — наставлял отец. Теперь Сорос понимает, что именно осознанный страх не выбраться из очередного круга ада в этом враждебном городе заставил его остервенело вгрызаться в учебники, пристроившись на жесткой скамейке вокзала Паддингтон, и поступить в Лондонскую школу экономики:
еврейская община помогала деньгами только перспективным студентам. Пока Джордж учился, его весьма посредственный интерес к экономике иссяк окончательно. Педагоги шарахались от каверзных вопросов длинного, худого живчика с венгерским акцентом. Если выпускник не может придумать схему бизнеса, приносящего прибыль, то какой же он экономист? Себя Джордж с некоторых пор причислял к философам, поскольку философия была единственным предметом, пришедшимся ему по душе в колледже. Он станет кем-то вроде Ницше или Хайдеггера, напишет труд, который перевернет представления человечества о мире. Вскоре ему пришлось припомнить, что говорил ему отец-прокурор о знаках.
Сорос-старший часто повторял: когда он видит обвиняемого, ему становится ясно — позволят ему высшие силы посадить его или нет. Соросы были евреями-атеистами, поэтому Тивадар не уточнял, что это за «высшие силы». В последние каникулы перед выпуском из колледжа Джордж устроился спасателем в бассейн, находившийся по соседству с публичной библиотекой. Бассейн по большей части пустовал; поэтому Джордж, расположившись в читальном зале, кропал труд, который должен был перевернуть представления человечества о мире. Его отвлек шум за окнами. Когда он вбежал в зал бассейна, там галдела толпа: в открытую дверь — это Джордж ее оставил открытой — собака загнала кошку, и та, плюхнувшись в воду, утонула. Какие могли быть сомнения?
Плохой знак: никогда Джорджу не осчастливить мир своей философией! Несколько раз в более поздние годы он попробует вернуться к философским сочинениям, но тщетно. Неимоверными усилиями был закончен трактат «Тяжкая ноша сознания», но по окончании у автора чесались руки сжечь его, а перед глазами снова и снова вставала несчастная утонувшая кошка. Разумеется, Джордж не был настолько чокнутым, чтобы везде и во всем выискивать знаки, но нельзя сказать, что он не обратил внимания на кричащий плакат на двери своей любимой закусочной. «Твоя американская мечта станет реальностью» — обещали аршинные буквы, и, наспех дожевывая сандвич, работавший на крошечной должности в банке выпускник Лондонской школы экономики впервые всерьез задумался: а есть ли у него теперь мечта? Стать философом…
Но он уже понимает: это означает стать посредственным философом, безработным философом, голодным философом. Готов ли он? На заднем фоне рекламного плакатика угадывались атрибуты красивой жизни: белокурые красотки, породистые скакуны, дорогие сигареты… И родилась мечта: он хочет заработать миллион долларов, но не ради денег — он их заработает, чтобы стать свободным и… заниматься философией. Внезапно колода судьбы перетасовалась, и все стало складываться в какой-то иной, пока неузнаваемый рисунок: у хозяина банка, где служил Джордж, друг оказался владельцем небольшой брокерской фирмы на Уолл-стрит и искал молодых финансистов, которые смогут заниматься международным арбитражем, то есть покупкой ценных бумаг в одной стране и их продажей в другой.
Первая маленькая квартирка Джорджа в Бруклине была размером примерно со шкаф в его рабочем кабинете на Уолл-стрит, первая жена — немка Аннелизе, с которой они поженились в 1961 году, тоже из иммигрантов, плохо говорила по-английски, была хорошенькой, но пугливой и недалекой. Небоскребы казались ей гигантскими зубастыми чудовищами, и она боялась ездить в Манхэттен. Любимым развлечением молодых Соросов и их друзей стала детская игра «Монополия»: все веселились от души. Скромная закуска на столе, жена с начесом по тогдашней моде, в простеньком платьице волновалась, что купила к чаю недостаточно печенья. Однажды, сделав очередной ход и заговорщицки подмигнув Аннелизе, Джордж с наслаждением затянулся сигаретой, и у него перед глазами по неведомой причине всплыли акции некой нефтедобывающей компании.
Весь вечер он не мог отогнать наваждение и на следующий день инвестировал в эти акции остатки зарплаты, за что заслужил упрек Аннелизе. В итоге на них просто из ниоткуда свалились первые пять тысяч долларов прибыли. Постепенно Джордж осмелел: начал вкладывать больше, и не только свои, но и деньги знакомых. Сколько раз его потом просили: раскройте секрет,
почему вы всегда знаете, во что вкладывать? По молодости Джорджу особенно не хотелось выглядеть полным идиотом в глазах друзей и знакомых, поэтому он пытался что-то сформулировать на тему финансовой аналитики. Но сейчас, на закате жизни, лукавить ни к чему: он понятия не имеет, как угадывал.
Просто чувствовал — и все, как на скачках иные чувствуют, какая лошадь придет первой. Помнится, они с другом Байроном Уином, инвестиционным аналитиком с Уолл-стрит, вместе сделали одну из первых крупных ставок в жизни Джорджа на акции американской компании
— по сто тысяч долларов каждый. У обоих семьи, у Сороса уже родились дети, и это были практически все их деньги на тот момент. Они вышли из офиса на набережную Гудзона, чтобы поехать перекусить в ресторанчик, и тут на лобовом стекле своей машины Джордж заметил следы голубиного помета. Никогда прежде голуби не вели себя столь бесцеремонно по отношению к нему! — Быстро, Байрон, отзываем ставки! Все рухнет!
— И Джордж потащил упираюшегося Уина обратно в офис. А ведь еше утром Сорос с пеной у рта доказывал другу, что они получат огромную прибыль. В последнюю секунду они остановили ставки, а назавтра акции в самом деле рухнули. Честно говоря, Джордж и сам был потрясен своей открывшейся сверхъестественной способностью делать деньги из воздуха,
Аннелизе же она просто пугала. Жена выпытывала, как ему это удается, заставила поклясться на родительской Библии, что деньги достаются им честным путем.
Однажды даже пригласила в дом толстого неопрятного католического священника, и это при том, что они вовсе не были католиками, чтобы пастор в течение обеда «понаблюдал» за Джорджем: нет ли на нем какой-нибудь дьявольской печати или чего-то в этом роде…
В 1970 году Сорос основал свой собственный инвестиционный фонд «Quantum», через каких-нибудь два года в активе фонда было уже 12 миллионов. Массмедиа необходимо создавать мифы, и вот Сороса превратили в некий талисман удачливости.
Стоило ему появиться на улице — Джордж с семьей уже занимал целый этаж в престижном Верхнем Ист-Сайде, — как к нему бросалась толпа граждан, судя по внешнему виду,
без определенных занятий: люди хотели всего лишь дотронуться до человека, которого так любят деньги. Бр-р-р-р, какое пренеприятное чувство, когда рукава или полы твоего наглаженного костюма лапают десятки нечистых рук:
на счастье, на их счастье! Какому идиоту-журналисту пришло в голову написать, что если коснуться хотя бы одежды «самого удачливого человека в Америке» Джорджа Сороса, то будет фартить с деньгами?
Сверху эту трогательную сцену наблюдает супруга, которая в конце концов, не выдержав, открывает сначала окно на втором этаже, а потом рот. Их богатую, до блеска начищенную, респектабельную улицу, по которой ходят преуспевающие дельцы в одинаково темных костюмах и с одинаковыми портфелями, оглашает спотыкающийся на английских слогах, как на слишком крутых ступеньках, голос Аннелизе:
— Мой муж оставить! Трогать нехорошо! Однажды Сороса остановил на улице какой-то вертлявый тип, представившийся знаменитым импресарио. Джордж изумленно приподнял шляпу:
«Чем могу служить?» Лучезарно улыбаясь, вертлявый предложил выступить в специальном шоу: угадывать цифры в денежной лотерее. Джорджа словно ударили: хорошую же репутацию создала ему пресса! В глазах толпы он примерно то же самое, что гадалка в Центральном парке!
Честно говоря, в тот период жизни Джордж уже чувствовал себя неважно, хотя его друзья не могли взять в толк, чем может быть недоволен этот стремительно богатеющий молодой и красивый мужчина. Деньги, жена, дети — все у него есть, что еще нужно для счастья?
Молва щедро приписывала Джорджу шлейф любовниц, которых на ту пору у него не было, но страдал он совершенно по другой причине… Соросу казалась несерьезной его молниеносно взлетевшая карьера финансового инвестора.
Когда он смотрел на собственные счета в банке, его охватывало чувство нереальности — словно он участвует в какой-то легкомысленной детской игре вроде крестиков-ноликов. Он напоминал себе, что собирался стать серьезным философом. Теперь наконец-то можно себе это позволить:
голодная смерть ни ему, ни его семье больше не грозит. С годами его амбиции росли. В конце концов игра наскучивает даже игроку, который все время выигрывает, но вместе с тем внутри нарастает страх, что когда-нибудь он проиграет.
И что тогда? Не в деньгах дело — кто ты тогда? Вопрос, который мучил Сороса всю жизнь. Теперь он любил повторять фразу своего отца, что миллионеры прожигают жизнь, а миллиардеры делают историю.
Он не стал новым Хайдеггером? Зато теперь у него появилась возможность стать благодетелем человечества. Как только Джордж додумал эту мысль до конца — целые континенты наводнили благотворительные фонды Сороса:
а что, если через деньги он укажет правильный путь к свободе и демократии заблудшим странам, в том числе всей Восточной Европе, своей родной Венгрии, бывшему СССР?.. Уже в 1994 году в 26 странах работали 89 филиалов благотворительных фондов Сороса.
Американское законодательство позволяет своим гражданам тратить на благотворительные цели не более пятидесяти процентов дохода,
Джордж отличился и здесь: он был и остается единственным гражданином США, кто целиком исчерпывает этот лимит.
Отныне Сорос тратил около 300 миллионов в год, чтобы поддержать демократию. В свое время лондонская еврейская община не дала ему подохнуть с голоду, теперь он хочет отплатить за добро, и нищие гении, ученые из бедных стран смогут учиться за его счет и за его счет совершать открытия в науке.
Конечно, за этим стояло не только прекраснодушие, власть и популярность были приятной стороной финансовых жертв. Ему хотелось яркой жизни,
приключений, подтверждения собственной значимости. Сорос все активнее вмешивался в политику, финансируя польскую «Солидарность», движение «Хартия-77» в Чехословакии, а также советских диссидентов во главе с Андреем Сахаровым. Его выигранные на бирже миллионы во многом поддержали падение коммунистических режимов Восточной Европы в ходе «бархатных» революций 1989 года.
Информация взята из –
7days.ru/caravan/2011/8/dzhordzh-soros-polyubil-korolevu-i-proigral-milliony/19#ixzz2oWVRn5dx 
Новости тг-канал
Купить Mozgovik
