Jesse Livermore: Boy Plunger — The Man Who Sold America Short in 1929 - Глава 10 - Период самоанализа - Коренное изменение взглядов

Глава 8 — Или пан, или пропал: Возвращение на Уолл-стрит — Процесс переосмысления

Глава 9 — Землетрясение в Сан-Франциско -$250 000 прибыли за несколько дней

Глава 10 — Период самоанализа -Коренное изменение взглядов

1906

В конце отпуска в Саратоге Ливермор отправился в Палм-Бич. Он не планировал спешно возвращаться к биржевым торгам. После нескольких лет относительной бедности он наслаждался солидным состоянием — на его счету теперь находилось почти 400 000 долларов.

Он также решил помочь своей семье. Для престарелых родителей он приобрёл прекрасный дом в Бриджпорте, штат Коннектикут. Материальную поддержку получила его 43-летняя сестра Мейбл и её муж Артур. Брат Эллиот, 41 года, женатый на Кэрри и воспитывавший двоих детей, начинал преуспевать в строительном бизнесе во Флориде — штате, переживавшем экономический бум.

Желание наслаждаться жизнью совпало с возвращением уверенности в себе. Хотя история с Эдом Хаттоном внешне казалась катастрофой, лишившей его сотен тысяч долларов, она послужила своеобразным толчком, полностью восстановившим его веру в собственные силы. Он оказался прав на все сто процентов, тогда как признанный рыночный эксперт, известный безошибочными решениями, ошибся столь же категорично. Это открытие вдохновило его, вернуло душевные силы и готовность к новым свершениям.

Большую часть саратожского отпуска он посвятил глубокому самоанализу. После провала с Хаттоном он окончательно освободился от того, что называл «спекулятивными предрассудками». Это стало важным этапом его становления, хотя теперь он с удивлением осознавал, как долго постигал казавшиеся очевидными истины фондового рынка.

Он дал себе слово прекратить погоню за мелкими прибылями при помощи чтения биржевой ленты. Если прежде его внимание было сосредоточено на краткосрочных спекуляциях отдельными акциями, то теперь он решил делать ставку исключительно на «крупные рыночные тренды», играя лишь на «значительных колебаниях». Отныне его стратегией стало терпеливое ожидание серьёзных изменений конъюнктуры вместо постоянных входов и выходов из позиций.

Направление движения рынка — рост или падение — его более не волновало. Он принял железное правило: открывать длинные позиции на бычьем рынке, короткие — на медвежьем, и воздерживаться от сделок при боковом тренде. По сути, он разработал принцип «следования тренду» задолго до того, как этот термин вошёл в моду.

Новая философия требовала полной перестройки подхода. Позже он признавался: «Мыслить категориями общего рынка, а не отдельных акций, мне давалось с трудом. Я не был лентяем, но анализ конкретных бумаг давался мне легче. Пришлось перестраиваться — и я добился своего». И добавлял: «Истина проста: на растущем рынке нужно играть на повышение, на падающем — на понижение. Но чтобы воплотить этот принцип, требуется умение предвидеть вероятности. На освоение этой науки у меня ушли годы».

Отказ от привычки следить за отдельными акциями и читать биржевую ленту давался нелегко, но понимание важности этого шага укрепляло его решимость. «Когда я перестал довольствоваться поверхностным анализом тикера, я прекратил зацикливаться на сиюминутных колебаниях отдельных бумаг», — объяснял он.

Он также перестал руководствоваться мнениями финансовых обозревателей. Хотя он по-прежнему просматривал прессу, их прогнозы более не влияли на его решения. Одно время он даже подумывал полностью отказаться от чтения газет, но в итоге счёл эту меру излишней.

История с Хаттоном подтвердила правильность его подхода — принимать решения самостоятельно, не поддаваясь постороннему влиянию. Это укрепило его теорию о природе предрассудков.

Проблема спекулятивных предрассудков давно занимала его мысли. Ливермор считал, что все рыночные решения в конечном счёте продиктованы предубеждениями. Самым коварным из них он считал необоснованный оптимизм инвесторов, владеющих акциями. «Меня поражает, как многие, слывущие умными людьми, уверены в росте рынка лишь потому, что имеют акции в портфеле. Я никогда не позволял ни своим активам, ни своим предубеждениям мыслить за меня», — подчёркивал он.

Ему удалось избавиться и от другой вредной привычки — стремления «зарабатывать на хлеб ежедневной торговлей». Как профессионал, он чувствовал необходимость регулярно получать доход с рынка, часто совершая сделки без чёткой стратегии. Теперь он понимал: такой подход ошибочен, а сиюминутная прибыль не имеет значения для долгосрочного успеха.

Но главной проблемой, не дававшей ему покоя, оставалась финансовая неустойчивость. Он отчётливо осознавал, что за короткую карьеру уже трижды оказывался на грани разорения. Дипломатично называя это «проблемами управления капиталом», он прекрасно понимал её суть, хотя решения пока не находил. Каждый раз ему удавалось восстановить состояние, но пережитый стресс неизменно сказывался на его душевном состоянии.

Суть проблемы сводилась к недостатку средств для удержания перспективных позиций.

Корень зла крылся в чрезмерном кредитном плече — иногда до 20:1, в зависимости от условий брокеров. При полной загрузке капитала даже 5-процентное неблагоприятное движение рынка могло его разорить. Эта проблема преследовала его всю карьеру, становясь источником постоянных переживаний. Он искал систему, которая позволила бы сохранять позиции до реализации прогнозов, но решения пока не находил.

Его ободряло одно: в 99 случаях из 100 его прогнозы по акциям оказывались верными. Ошибка крылась в выборе момента. Неверный расчёт времени в сочетании с маржинальной торговлей сводил на нет даже самые точные предсказания.

Озарения следовали одно за другим. Помимо отказа от советов и чужих мнений, он перестал придавать значение «слишком высокой» или «слишком низкой» цене акций. Отныне он руководствовался принципом: «Нет акций, которые нельзя купить по высокой цене, или продать без покрытия по низкой».

Оставив позади амплуа «ловца мелких колебаний», он стал последовательным трендфолловером, идущим по «пути наименьшего сопротивления».

Саратога стала переломным моментом. «Моё мышление стало яснее, или, точнее сказать, зрелее», — констатировал он.

Оставалась ещё одна, сугубо личная проблема, знакомая многим преуспевающим инвесторам — соблазн фиксировать прибыль преждевременно.

Ливермор свято верил в два правила: «резать убытки быстро» и «давать прибылям расти». Он считал их нарушение главной ошибкой любого инвестора. Если с первым пунктом всё было просто (его стоп-лосс составлял 10%), то второй требовал железной дисциплины — его слабого места.

После Саратоги он ощутил, что избавился от большей части «эмоционального багажа». «Годы моих неудач объяснялись роковым сочетанием неопытности, молодости и недостатка капитала», — резюмировал он.

Но он отдавал себе отчёт: впереди ещё много испытаний. Самоанализ выявил потенциальные слабости, которые могли проявиться в будущем. Однако самым ценным открытием стал здоровый страх — осознание собственной уязвимости и неполноты знаний. Этот страх, неведомый ему в юности, стал его новой силой. «Я понял главное: успех требует упорного труда. Больше никаких полумер. Чтение ленты, выбор времени, выдержка — всё это важно. Но настоящее мастерство — в умении анализировать общую ситуацию и предвидеть развитие событий. Я осознал: даже лучшие не застрахованы от роковых ошибок. А за ошибки неизбежно приходится платить».

Позже он называл саратожский отпуск «конференцией по самопознанию с одним участником». Избавившись от груза прошлых ошибок, он мог полностью сосредоточиться на реализации новых стратегий.

Возвращение в Нью-Йорк ознаменовало начало новой эпохи. «Мои брокеры перестали видеть во мне удачливого юнца-авантюриста. Теперь я стал их главным активом», — с удовлетворением отмечал он.

Сбросив балласт сомнений, он полностью погрузился в работу. Однако по мере развития событий 1906 года в его настроении всё отчётливее проступали медвежьи ноты.