Главная причина, по которой Мизес отверг диалектический материализм Маркса

Большинство людей никогда не слышали о диалектическом материализме. Этот термин выглядит настолько тупым, что кажется, что только претенциозные студенты, слоняющиеся по коридорам факультета философии и курящие сигареты, свернутые вручную, могут полагать, что это как-то связано с реальной жизнью. Вряд ли диалектический материализм может оказать большое влияние на окружающий нас мир, поскольку лишь небольшая кучка радикальных марксистов может объяснить вам, что он означает.

Однако Мизес пишет, что диалектический материализм доминирует над идеями большего количества людей, чем вы думаете. Он был усвоен теми, кто не считает себя марксистами, и даже теми, кто считает себя антикоммунистами.

Когда Мизес выпустил свою книгу “Теория и история: интерпретация социально-экономической эволюции” в 1957 году, диалектический материализм все еще оставался официальной философией Советского Союза, а до падения Берлинской стены оставалось еще добрых тридцать лет. Однако критика Мизеса (см. Главу 7) по-прежнему актуальна. Идеи, которые представляет диалектический материализм, не потеряли свою популярность.

Маркс предположил, что человеческую историю лучше всего рассматривать как серию классовых столкновений между социальными силами, имеющими противоположные интересы: классовые столкновения между рабами и их хозяевами, между феодалами и их подданными, а в свое время — классовая борьба между капиталистами и их рабочими. Он считал, что видение истории как истории классовой борьбы имеет лучшую объяснительную силу, чем рассмотрение ее через другие объективы, такие как история идей, технические инновации или военные конфликты.

Фактически, при правильном рассмотрении сквозь призму классовой борьбы, история, естественно, включала бы и другие способы видения мира и освещала контекст, в котором они разворачивались, особенно когда речь шла о технологических инновациях, которые, по мнению Маркса, в конечном итоге будут определять содержание главного столкновения эпохи. Он писал: “Ручная мельница дает вам общество с феодалом; общество паровой мельницы с промышленным капиталистом” Мизес (1957, стр. 72) резюмирует точку зрения Маркса следующим образом:“Эти силы являются движущей силой, производящей все исторические факты и изменения”.

Мизес отмечает, что странность диалектического материализма заключается в том, что Маркс, кажется, собирал его вместе из кусочков двух уже существующих философий, которые противоречат друг другу. Этими двумя философиями были гегелевский спиритуализм и материализм. Маркс полагал, что он основывает на них свою философию, но Мизес полагает, что они несовместимы.

Прусское правительство и интеллектуалы прусских университетов предпочитали гегелевский спиритуализм, потому что в сущности он говорил, что история направляется мировым духом или Weltgeist, который действует через великих людей и правительства, чтобы осуществить свою волю. Гегелевский спиритуализм оправдывал их привилегированное положение, давая им право для управления плебсом, поскольку Weltgeist выбрал их для этой задачи.

Материалисты, напротив, считали, что реальность это “то, что ты видишь, то, что ты получаешь”, и поэтому не думали, что прусская аристократия имеет какое-либо право на управление — даже менее божественное, чем предоставленное неким элитарным призраком. Они хотели свергнуть государство — насильственной революцией, если это необходимо, — и отправить всех этих аристократов в ад.

Надеюсь, вы начинаете понимать, как марксизм объединяет эти две теории.

Известно, что Гегель довольно труднопонимаемый философ и его тяжело читать даже академическим книжным червям. Несмотря на свой тяжеловесный стиль, он, все-таки, смог передать одну очень известную идею, которая, на мой взгляд, весьма полезна и на самом деле иногда может помочь демистифицировать мир, если вы правильно ее применяете. Эту идею позаимствовал и перепрофилировал Маркс. Эта идея называется гегелевской диалектикой и звучит примерно так: в обществе есть господствующее учение, которое воспринимается как должное большинством людей, но так не может продолжаться вечно. В какое-то время начинается движение, предлагающее бросить вызов и опровергнуть господствующую мудрость, заявив, что она бессмысленна и должна быть отвергнута и заменена на новую.

Гегельянцы называют первое учение тезисом, а противоположное — антитезисом. Но вот где это становится интересным. Антитезис никогда не опрокидывает тезис окончательно и бесповоротно и не выбрасывает его в окно. Вместо этого две доктрины начинают сливаться, порождая синтез, который объединяет элементы обеих. Это третье учение становится доминирующим тезисом новой эры. Но как только этот процесс завершится, вся эта чертова штука готова начать снова. Новая господствующая мудрость, сочетающая элементы старого движения и того, кто противостоял ему, вскоре столкнется с новым антитезисом, который будет противостоять ей. Гегель полагал, что этот процесс является законом, который управляет историей и он также отражает процесс мышления, описывая логику, с помощью которой люди приходят к пониманию самого мира.

Маркс извлек диалектику из гегелевской философии и соединил ее со своей собственной философией, надеясь доказать, что социализм должен был произойти “с неумолимостью закона природы” посредством диалектического процесса классовой борьбы, в которой рабочие в конечном итоге сбросят цепи своих капиталистических правителей, чтобы создать бесклассовое общество, в котором все были бы равны и работали на общее благо.

Вот философия диалектического материализма:

1. Все, что существует, материально. Нет ни богов, ни душ, ни духов, которых можно вызвать на сеансе, ни чего-то такого сверхъестественного. Weltgeists полностью исключен. То, что вы видите, это то, что вы получаете. Наши мысли и идеи являются лишь отражением материальных явлений в нашем физическом мозге. Это материализм.

1. Все, что существует, находится в противоречии и конфликте с чем-то другим, как например, магнитные полюса, республиканцы и демократы, или ваши родственники, которые яростно спорят о том, кто сжег индейку в День Благодарения. Они выясняют отношения, и из их борьбы появляется что-то новое. Это диалектика.

По Марксу, на определенном этапе своего развития существующие материальные производительные силы общества вступают в противоречие с существующими производственными отношениями или сложившейся социальной системой законов собственности. Это приводит к социальной революции, в течение которой надстройка трансформируется. Это применение гегелевской диалектики в марксизме.

В «Теории и истории» Мизес старается подчеркнуть, что гегельянство находится в резком противоречии с материализмом и что рациональное слияние этих двух философий невозможно. С одной стороны, гегельянцы полагают, что конечной основой вселенной был разум (который они назвали “духом” или “гейстом”), в то время как материалисты полагали, что это была материя.

Для Гегеля диалектический процесс мышления отражает процесс творения. С помощью логики разум приобретает знание реальности. Материя не имеет своей собственной субстанции, но возникает из разума Бога, называемого гейстом.

Мизес говорит, что это мировоззрение совершенно несовместимо с любым видом материализма. С философской точки зрения Гегель — спиритауальный идеалист, то есть он думает, что вселенная создана из чего-то духовного, а не материального. Мизес утверждает, что было “бессмысленно” отрывать диалектику от ее идеалистической основы и переносить ее в эмпирическую систему, потому что гегельянство рассматривало то, что мы обычно называем эмпирической реальностью, как ein Faules(что-то гнилое или инертное). Хотя нечто кажется реальным, оно является реальным не иначе, как в восприятии разума. Его истинным источником является божественное действие — абсолютная истина.

Фридрих Энгельс, пытаясь обосновать диалектический материализм, изучал мир природы и был поражен, тем, что он увидел примеры диалектических процессов, куда бы он ни посмотрел. Вся геология — это серия отрицаний, писал он. Бабочка появляется из личинки через отрицание личинки, а затем снова отрицается, когда умирает. Ячменное зерно отрицается ячменным колосом, который создает новые ячменные зерна, но в несколько раз больше. Мизес решительно полагает, что на самом деле это не какое-то потрясающее откровение, а просто глупая игра в слова. Он указывает на то, что столь же разумно называть бабочку “самоутверждением” личинки, как и отрицание её — созреванием присущей ему цели и реализацией его конечного потенциала. Энгельс только заменил словом “отрицание” слово “изменение”.

Хотя Маркс и Энгельс хвастались тем, что поставили философию Гегеля на ноги, Мизес пришел к выводу, что они просто хотели отождествляться с ним, потому что его философия была доминирующей в их время. Возможно, с их точки зрения было лучше предложить философию, которой утверждала бы, что она опирается на великого мастера, а не отвергает его.