Количество дефолтов по корпоративным облигациям во всем мире растет, причем в лидерах — страны низкого инвестиционного риска.
По данным МВФ, за первую половину 2020 года суммарное число дефолтов стало рекордным с 2009 года: почти 100 выпусков получили такой статус. Более 2/3 дефолтных выпусков зарегистрировано в США, около 20% — в других развитых экономиках. На развивающиеся рынки пришлось не более 15% дефолтов.
Страновая разбивка дефолтов схожа с предыдущими кризисами. И это, само по себе, любопытный факт: лидерами по количеству дефолтов в кризисные времена становятся страны с низкими суверенными оценками риска. Компании развитых стран привлекают средства под небольшой процент по сравнению с считающимися более рисковыми развивающимися странами, но даже относительно размеров экономики дефолтов среди них происходит больше.
Количество дефолтов в мире на 1 полугодие соответствующего года (черная точка и графа справа — общее количество дефолтов за год). Источник: МВФ
Вчера Всемирный Банк изменил прогноз роста российской экономики на: вместо положительного роста на 1,6% теперь ей пророчат спад в 6%. В ЦБ ожидают диапазон падения ВВП в районе 4-6%. В правительстве же до сих пор не могут утвердить прогноз экономического развития и уже несколько недель не принимают оценки Минэка по ключевым экономическим показателям.
Для тех органов, которые на основе этих данных будут принимать решения, этот прогноз имеет некое значение. Исходя из дальнейшей разбивки по отраслям определятся наиболее пострадавшие секторы экономики и, соответственно, нуждающиеся в помощи компании.
Но на фондовый рынок прямого влияния рост ВВП не оказывает. В отрыве от реальности обвиняют американский рынок, но и российский также живет отчасти своей жизнью.
Рост ВВП не является ни опережающим фактором, ни предвестником больших проблем на рынке ценных бумаг. Снижение роста может добавить негатива в общий информационный фон, но никак не стать первопричиной падения. Хотя мы прекрасно понимаем, что публичный фондовый рынок отражает структуру российской экономики.
Отчет Минэкономразвития о деловой активности в апреле (https://www.economy.gov.ru/material/file/153d3784c10e3d2475e177b296d601b7/200528_.pdf) – пожалуй, первая оперативная официальная статистика. И она удручающая: по мнению министерства, ВВП в апреле упал на 12%. Видимо, несколько меньшую, но сопоставимую величину получим и в мае.
Глядя на цифры, остается ждать худшего. Или хочется ждать?
Разрушительная сила любого финансового, экономического, социального кризиса в его непредсказуемости. Можно ли назвать ожидаемо развитие нынешнего кризиса непредсказуемым? Конечно, нет. К падению производства и потребления, к сложностям финансирования готовятся все.
Хороший пример из недавних, пусть и не про Россию – одобрение 27 мая японским правительством второго пакета экономической помощи объемом 1,1 трлн долл. (117 трлн иен). В совокупности с первым, одобренным месяц назад, в том же объеме, получим около 2,2 трлн долл., или эквивалент 40% ВВП страны. Меньшие в относительном выражении, но колоссальные по совокупным объемам субсидии, налоговые послабления, меры прямого стимулирования экономики применяются повсеместно, в т.ч. и в России.
«Ведомости» опубликовали материал о готовности сети магазинов Fashion House подать на банкротство (https://www.vedomosti.ru/business/articles/2020/04/27/829127-fashion-house).
Началось. В инфополе называются более чем тревожные цифры потенциально несостоятельных компаний – 20-30%.
Пока в стране (и в мире) идет гибридный выходной, экономические проблемы не воспринимаются как по-настоящему острые. Но они нарастают с каждым днем.
Возможно, уже в ближайшие дни деловым изданиям можно будет вести отдельные рубрики про банкротства. А проблемы компаний с выручкой в 1,5 млрд.р., как это в случае с FH, перестанут представлять интерес в силу многочисленности.
Созданная при моем участии «Иволга Капитал» занимается облигационным финансированием. Бизнесы, организаторами облигационных выпусков которых мы являлись, в 2019 году имели выручку более 30 млрд.р. В рамках всей экономики скромно. Но для осознания проблем достаточно.
1. Есть угроза, в борьбе с которой все средства хороши.
2. Для борьбы с угрозой вводятся жесткие государственные экономические ограничения.
3. Для господдержки экономики применяются в первую очередь финансовые стимулы.
Эффективность модели под вопросом. Экономисты прочат падение экономики России на 15-20% во втором квартале и снижение ВВП в 2020-м году, совокупно, на 3-5%. Про 15-20%-ную глубину соглашусь. Про восстановление, которое нивелирует бОльшую часть просадки до конца года – вряд ли. Причины спокойствия, если не оптимизма экспертов кроются в ожидании действенных монетарных мер экономической поддержки.
Сейчас активно обсуждается поддержка национальных экономик правительствами тех или иных стран. У нас это сводится к осуждению относительной пассивности федеральной власти в ее поддерживающих мерах. Хорошую иллюстрацию приводит profinance.ru со ссылкой на Bloomberg.
Диаграмма отображает оценку доли бюджетных трат и компенсаций на социальную и экономическую поддержку в сравнении с ВВП страны, для нескольких государств. Россия здесь – очевидный антилидер. Причина скупости закономерна: падение нефти способно сократить годовой бюджет на 10% и без пандемических потерь.
Но давайте мысленно поманипулируем светом в конце тоннеля. Да, недостаточное компенсационное госфинансирование позволило экономике опуститься в весьма глубокую яму. Но несмотря на последствия, которых мы еще толком не ощутили, сам спуск уже состоялся. Фактически, запущен и социальный конфликт. Осознание проблем в президентской администрации и правительстве, традиционно, происходит постепенно. Однако должно произойти. А дальше – эффект низкой базы и масса накопленных и почти не тронутых резервов для восстановительных работ. Оправданно и, думаю, недолго ждем развертывания нормальных программ стимулирования экономики и спроса.
Можно видеть, каким был процент дефолтных выпусков среди всех обращающихся, поквартально с начала 2008 года. Интересно здесь то, что в 2008-9 году всплеск дефолтов (всего с 4 квартала 2008 по 3 квартал 2009 это 19% от числа обращающихся выпусков) оказался намного большим, нежели в 2014-15 годах. А ведь во втором случае рубль потерял не теть стоимости как в 2008-9 годах, а потерял он около 60%. Рубль – неплохой индикатор серьезности экономического потрясения. Санкции 2014 года сродни дефолту по ГКО в 1998 году. Тоже внезапно и крайне болезненно. И все-таки облигационный рынок тогда выстоял.
Почему? Кризис 2008 года – это, с одной стороны, явление очень неожиданное, сродни кризису перепроизводства, когда экономика из завидного плюса сразу падает в глубокий минус. С другой, 2008 год – это паралич банковской системы. Первое обрушает стоимость активов, второе – создает масштабный кассовый разрыв. А поскольку кризис возникает внезапно, то требуется длительное время на осознание проблемы и задействование рычагов госрегулирования.
Но вспомним, тогда падение рынка акций стартовало в мае-июне, параллельно с падением нефти. Нефть, кстати, за полгода упала до 30 долларов, но не с 65-70, как в нынешнем году, а со 140. Осознание, что в стране проблемы, пришло во второй половине осени, спустя 4-5 месяцев с момента биржевого перелома.