«Сене­ка при­вет­ст­ву­ет Луци­лия!

А ты все-таки на что-то сер­дишь­ся или жалу­ешь­ся и не пони­ма­ешь, что во всем этом пло­хо одно: твое него­до­ва­нье и жало­бы. Если ты спро­сишь меня, то я думаю, что у чело­ве­ка нет ника­ких несча­стий, кро­ме одно­го: если он хоть что-то в при­ро­де счи­та­ет несча­стьем. Я ста­ну несно­сен само­му себе в тот день, когда не смо­гу чего-нибудь выне­сти. Я хво­раю? Тако­ва доля чело­ве­ка! Пере­мер­ла челядь? зада­ви­ли дол­ги? стал оседать дом? мучат убыт­ки, раны, труды, тре­во­ги? Обыч­ное дело! Мало того: неиз­беж­ное.
Все это пред­опре­де­ле­но, а не слу­чай­но. Если ты хоть немно­го мне веришь, я открою тебе самые сокро­вен­ные мои чув­ства: ко все­му, что кажет­ся враж­деб­ным и тягост­ным, я отно­шусь так: богу я не пови­ну­юсь, а согла­ша­юсь с ним и сле­дую за ним не по необ­хо­ди­мо­сти, а от всей души. Что бы со мной ни слу­чи­лось, ниче­го я не при­му с печаль­ным или злым лицом. Нет нало­га, кото­рый я пла­тил бы про­тив воли. А все то, над чем мы сто­нем, чему ужа­са­ем­ся, есть лишь налог на жизнь. Так что, мой Луци­лий, и не надей­ся, и не ста­рай­ся полу­чить от него осво­бож­де­нье. 
Тебя бес­по­ко­и­ла боль в моче­вом пузы­ре, пись­ма при­шли не слиш­ком при­ят­ные, одо­ле­ли непре­стан­ные убыт­ки; подой­ду еще бли­же: ты боял­ся за свою жизнь. Так раз­ве ты, когда желал себе дожить до ста­ро­сти, не знал, что жела­ешь и все­го это­го? Это все неиз­беж­но в дол­гой жиз­ни, как в дол­гой доро­ге неиз­беж­ны и пыль, и грязь, и дожди. — «Я хотел жить, но так, чтобы быть избав­лен­ным от все­го непри­ят­но­го