Блог им. Cucumber
Подводная лодка фигачит на боевом дежурстве, советская атомная, здоровая, где-то там в Атлантике, набитая резиной, чтобы ее не хавали радары. Вот она плывет. И самая мрачная вахта всегда у капитана, «собачья» ее называют, – с 2 до 6 утра, когда все спят. И ему достается самый квалифицированный рулевой. Этот квалифицированный рулевой, некий мичман, полная ссс…., ну, очень нехороший. И ненавидит его этот капитан всей душой. Этот мичман не моется, во-первых, мотивируя тем, что он экономит пресную воду. Во-вторых, он омерзительно лысый, и голова у него квадратная. И, в-третьих, он все время спит. В любой ситуации. Изумительное зрелище. И вот мичман держит рули эти, а в учебке еще намертво вбивается навык – рули не бросать ни в коем случае. То есть, тебя могут убить, но рули бросать нельзя. И вот он держит эти рули и спит, падла. И так из вахты в вахту. И так это капитана злит! Это глупо, конечно. И о чем бы с ним он и говорил? Но вообще сама невозможность слово сказать! И думает: «Но вот почему так? И ко всему плохому еще и вот эта сучья рожа мичмана этого тупого с его лысиной, вонью!» И он думает: «Ну вот что ему сделать? Уколоть его в задницу? Ну, это детски как-то. Гаркнуть как-то? Опять заснет. Как его ущучить?» Об этом он думает неотступно.
И тут как-то раз через капитанский отсек идет из библиотеки первый старпом, который учится где-то там в Академии Главного Штаба, и несет 3 толстых тома книг «География морского дна». Капитан видит его и понимает, что к нему пришло озарение. И говорит: «Старпом, оставь мне книжки. Я в библиотеку сдам. Скажи, чтобы на меня записали». – «Ну, хорошо».
Старпом уходит – ну, капитан попросил, хрен ли, – оставляет ему 3 тома. Сладострастно смотрит на них капитан и говорит себе: «Ну все, блин, я придумал». Он тихо-тихо встает, берет 3 тома, обходит мичмана сзади, поднимает 3 тома вверх, задраив при этом отсек с двух сторон, и со всей дури фигачит его по его плоской вонючей лысине. Бум! Мичман отрубается и сползает вместе с рулями вниз. И лодка начинает погружаться.
Объявляется тревога везде, потому что резкое снижение всех показателей. Все орут, орут по громкой связи: «Так! Что случилось?» Он говорит: «Я сам не понимаю». И явно врет. Он пытается как-то хотя бы отцепить пальцы от руля, это бесполезно. Он умрет – не расцепит. Но хотя бы поднять. Ему чуть-чуть удается. И лодка идет вниз – давление, которое ее раздавит. Никто не понимает, что происходит. Капитан орет, отдает приказания проверить то, проверить се, электричество, давление – все в порядке. Течь? Нету течи, но мы идем вниз. Они сообщают на базу, не долбанул ли их кто. Значит, может, стукнуло какое-то там существо? Неважно. Лодка идет вниз.
Капитан понимает, что смерть совершенно рядом. Титаническими усилиями поднимает этого мужика, выравнивает рули, и лодка начинает идти вверх сама по себе. Он ее выравнивает, выравнивает. Он быстренько бежит и открывает отсек, орет: «Все на помощь!» – поддерживает этого мичмана. Лодка восстанавливает движение, тревога отменяется, расцепляют каким-то образом с уколом руки этого мичмана, приводят его в себя и спрашивают, что случилось. Он говорит: «Я не понимаю. Я стоял на вахте». – «А капитан?» – «А капитан сидел тут». – «А потом?» – «А потом что-то ударило меня, и я потерял сознание». Капитан молчит.
Начинается выяснение, что случилось: была ли поблизости американская, английская, французская, аргентинская лодка? Не фига! По прямой связи говорят чуть ли не Брежнев с Никсоном: «Были лодки ваши, падлы?» Те говорят: «Клянемся – нет! Вот карту высылаем!» Не было никаких таких! Выясняют с помощью разведки – нет! Откуда? Значит, лодка благополучно приходит на базу, случай этот, разумеется, не закрыт. Капитана все выспрашивают, заседает комиссия за комиссией и, в конце концов, побеждает точка зрения, с помощью которой удается защитить шесть диссертаций, о том, что это было подводное землетрясение где-то там, и его магнитуда была такова – отразились волны от такого то хребта, подводного же, но так пошло. И все это с кучей расчетов охрененных, непостижимых ни для одного компьютера, и это ударило, и это спровоцировало вот такой эффект. А потом прошло – и все.
Капитан читает этот диссер и говорит: «Это гениальная работа. Вот человек, который, действительно, понимает в морском деле». Этот теоретик жмет ему руку и говорит: «Никто, конечно, этого знать не мог, потому что мы еще мало знаем, но вот совпадает все, как вы рассказываете». Капитан, с непроницаемой харей, говорит: «Гениальные ученые советские открыли причину этого ужасного происшествия!» Математик говорит: «Наши замечательные офицеры спасли лодку. Представляете, если бы она долбанулась? А сколько людей? А если, не дай Бог, торпеды, атомные ракеты?!» Поэтому капитана представляют к награде. Весь экипаж считает, что он – их спаситель. Мичман в тысячный раз рассказывает, как его что-то долбануло, но он до сих пор так и не знает, что. Никаких следов нет на теле. Да, абсолютно. С лысины все стерлось, как на собаке зажило. И только потом через много лет капитан, уже выйдя в отставку, рассказывает этому офицеру эту всю жуткую историю, уже ничем не рискуя, за коньяком.
Т.е., смысл этой заметки, что движениям прикладываются руки, — кто-то субъективно бьёт по голове кого-то и поэтому.
И что? Ну и бьют по голлове, а затем объясняют отчётами.
Причины не те, или что?