Копипаст | Перестроечные университеты К.Сёмина

/Константин Семин родился 16 марта 1980 года в Свердловске /ru.wikipedia.org/

– Была такая программа на местном телевидении «Накануне». 17-летним человеком после первого курса УрГУ я пришел на практику в компанию АТН, где тогда работала Татьяна Николаева. Она меня отправила на первые съёмки. Собственно моё мировоззрение сформировалось под её воздействием. Я пришёл на АТН скорее либералом, советоненавистником, читал Набокова и Ницше, а в голове был коктейль из всего подряд. Она же огорошила меня словами: «Советский Союз не был плохим». Я сказал: «Так, Татьяна Вадимовна…». С этого начались наши разговоры.

– Я человек с Уралмаша. 6-летний парень, 1986 год, четыре англоязычные спецшколы на весь город, я иду в одну из них. Привилегированная, пусть и в рабочем районе – Эльмаш. Я прекрасно помню этот мир – спокойный и безмятежный. Да, мы жили в коммунальной квартире, но можно было прийти домой в 11-12 вечера, и не было ничего, чтобы угрожало бы человеку и жизни ребенка. Родители не боялись.

И вот эта жизнь вдруг начинает рушиться. А 1998 год стал кульминацией распада и деградации этого мира для меня. Уже постреляли людей на центральном проспекте, случайными пулями цепляло проходящих мимо бабушек. По периметру города выросли новые огромные кладбища – Широкореченское, Северное. Когда в 1998 всё рухнуло, и казалось – конец, началась вторая волна войны за собственность. Как корреспонденты мы в этот переплёт и попали.

Началась битва за четыре гидролизных завода: Тавдинский, Лобвинский и ещё два. Это же водка, которую братва могла разливать в магазинах – живые деньги. Убивали людей. Приехал к человеку на интервью, а через неделю он лежит на улице, покрытый простынкой.

Естественно – социальные истории. Приезжаешь в Североуральск, город на грани остановки, когда ещё существовал СУАЛ  Вексельберга, а компания объявляет о том, что добыча бокситов с глубины полторы тысячи метров нерентабельна, и огромный город оказывается просто не нужен. Или Серовскийметзавод, который штурмовала команда Козицына, а изнутри сидела осажденная команда Бакова, а ты, как корреспондент, фактически находишься на линии фронта, смотришь, как эти войска наступают. Я не застал, но красноречивая сцена – драка за Верх-Исетский завод: разбитые морды, сломанные челюсти. А когда Качканарский ГОК делили…

Всё это боевая сторона истории, а социальная сторона – размороженный город на несколько десятков тысяч человек, а в котельной нет мазута. Минус 20 на улице, приходишь в гостиницу, или в то, что тогда называлось гостиницей, а там кипятильник, чай и матрас вонючий – больше просто ничего. Сидишь, завернулся в матрас и смотришь в заиндевевшее с обеих сторон стекло окна. Видишь город, в котором нет хлеба. Там дети живут.

А ты разговариваешь с людьми, которые запустили конкурсное производство для продажи с молотка местного завода, смотришь им в глаза, пытаешься понять: у вас же дофига денег, могли бы хлеба купить, накормить и достать мазута для котельной! А они тебе говорят, что в этом городе живут потомки кержаков, сосланных Петром, и поэтому у жителей этого города врожденная склонность к воровству.

Каждый раз, когда сталкиваешься с такими характерами, как, например, Бендукидзе, купивший Уралмаш по цене нью-йоркской квартиры, который пафосно рассуждал о бизнес-планах, бизнес-качествах, а потом идёшь и видишь голодных людей, постепенно башку это перенастраивает на другую волну. При этом в поездках ты видишь наследие большого социалистического строительства огромной системы. Что такое Уралмаш? Завод-город, гигантское предприятие, построенное системой. Ничего подобного не было создано за годы реформ. Я практически два года просто ходил по заводам: НТМК, Химкомбинат нижнетагильский, Уралмаш.

И потом, сидя на размороженной кровати в гостинице, ты выстраиваешь простую логику: нет производства – кирдык всем. Не будет кофеен, хипстеров, журналисты не будут писать, рок-музыки не будет. А производство будет там, где его строят. А строили это всё в Советском Союзе, а вы, вши, просто это всё растаскиваете, делите между собой и стреляете друг в друга за то, что не вы строили.

Ненависть к этим людям формировалась в те годы. Тем более, что я их, тех, кто сейчас заседает в РСПП, входит в сотню «Форбс», видел лично молодыми людьми. Я брал первое интервью у Вексельберга, у Льва Семёновича Черного, одного из братьев Черных. Первое в его жизни интервью. Он тогда вместе со своим братом по доверенности из Лондона получил в управление весь алюминиевый комплекс.

– Знаете, у меня был период очень сложный в момент переезда из Екатеринбурга в Москву. Я тогда оказался в ситуации, когда в кармане не больше 300 долларов, надо было решать, куда идти работать. Я решил идти на государственное телевидение, потому что после командировки в Чечню ненавидел НТВ и остальные частные телеканалы. Меня никто туда не устраивал, я просто буквально позвонил с проходной. Так сложилось, что тогда как раз менялась команда, и меня взяли.

Разумеется, я моментально осознал, что нахожусь не в кругу единомышленников, а мои взгляды тут никому не нужны и неинтересны. Я научился гнуться, но не ломаться, потому что понимал, что у меня есть выбор – либо поступать так, либо развернуть красное знамя и вылететь на первом же повороте. В некоторых обстоятельствах нужно входить в либеральную тусовку, либеральный коллектив, находиться внутри либеральной системы, сохраняя своё положение, пока не выйдешь на рубеж поражения.

К этому я призываю и своих сторонников. Работаешь в «Газпроме» – прорывайся. Это не значит, что ты должен отказаться от своих убеждений, но улыбайся всем и действуй. Они действовали так же в 80-х.

полностью интервью по ссылке /aftershock.news/