Что происходит, когда количество денег увеличивается? Это увеличение всегда означает, что некоторые люди получат больше денег, чем раньше. Предположим, что близкие личные друзья Дж. Пауэлла, экстраординарного производителя денег, мистер Голдман и миссис Сакс, внезапно обнаруживают, что их наличные средства увеличились. Теперь их оценка предельной денежной единицы изменилась, она стала меньше на их шкале ценности. Ценность предельной денежной единицы теперь ниже для миссис Сакс, и поэтому она будет использовать часть новых денег на товары и услуги, которые по ее шкале ценностей теперь оцениваются выше.
Таким образом, новые деньги начинают двигаться по экономике: первые получатели, г-н Голдман и миссис Сакс, тратят новые деньги до тех пор, пока их наличные средства снова не отражают их субъективную оценку предельной единицы. Между тем, дополнительный спрос на товары и услуги приводит к росту цен. Следующие получатели новых денег (те, кто снабжал мистера Голдмана и миссис Сакс товарами и услугами) теперь находятся в той же ситуации, что и первые получатели. Они тоже потратят свои дополнительные деньги, что приведет к росту цен на товары, на которые они их тратят. И так процесс продолжается, пока новые деньги не будут распределены по экономике. Некоторые цены растут, в то время как другие остаются прежними. Некоторые извлекли выгоду из этого процесса, а именно: те, кто получил новые деньги первыми, прежде чем цены были скорректированы; другие потеряли, а именно те, кто испытал увеличение своих денежных доходов только после роста цен, или кто вообще никогда не видел новых денег.
В последнее время стала набирать популярность относительно новая область экономической науки, называемая поведенческой экономикой (ПЭ). Такие исследователи как Дэниел Канеман, Вернон Смит и Ричард Талер, были удостоены Нобелевской премии за вклад в области ПЭ.
Фреймворк ПЭ возник вокруг критики неоклассической теории потребительского выбора. Основная проблема неоклассической теории состоит в том, что она считает, что шкала предпочтений жестко заложена в головах людей. Эта шкала все время остается неизменной независимо от всего остального.
Сторонники ПЭ считают, что это очень нереалистичный случай. Поэтому, чтобы сделать основную концепцию более реалистичной, они предложили ввести психологию в экономику.
Считается, что эмоциональное состояние людей влияет на процесс принятия решений. Поэтому, если потребители становятся более оптимистичными в отношении будущего, это является важным сигналом для бизнеса и повлияет на его инвестиционные решения.
Давайте представим такую картину.
Мы с вами находимся в местном пабе и оказываемся втянутыми в бурные дебаты с нашими соседями о порочном состоянии мира и о том, как мы должны это исправить. Мы говорим, что выход в свободных рынках и спонтанном порядке. Они говорят, что социализм — единственный путь вперед. По мере того, как наши третьи пинты истощаются, страсти накаляются. Посетители бросают на нас сочувственные взгляды. И тут вдруг один из наших собеседников начинает с пеной у рта обвинять меня в предвзятости, а вас — в бесчестных мотивах.
Я начинаю активно защищаться, стучу по столу правой рукой и призываю не переходить на личности. Вы поддерживаете меня, настаивая: “Нет, нет! Это не так, приятель — мы просто указываем на факты!”
Его друг хихикает, услышав это: “Чушь, товарищ! Нет такого понятия, как бескорыстный поиск истины”.
“Да, гражданин, — утверждает первый, — вы просто говорите это, потому что вы средний класс”.
Большинство людей согласится с тем, что это немного странный способ закончить дискуссию. Во-первых, указание на чей-либо классовый бэкграунд не демонстрирует, почему его позиция неверна. Во-вторых, человек не может изменить свое происхождение — и значит никто вообще не может выдвигать никаких аргументов. Поэтому, если ваша родословная намекает, что у вас есть предрассудки, вам лучше сэкономить время на обсуждение. Если не существует бескорыстного поиска истины, почему бы просто не сказать: “Ну, у меня есть моя предвзятость, а у вас — ваша. Нет никакого способа преодолеть этот разрыв, поэтому давайте закажем еще один напиток и оставим все как есть”. Но, честно говоря, я хотел бы понимать, на каком основании наши оппоненты могли бы знать о том, верны ли их аргументы в споре, если мы все принимаем предположение, что правдивость фактов — это слишком трудная задача для человеческого разума?
Начнём с того, что термин «невидимая рука» является метафорой и приписывается спонтанным порядкам. Спонтанный порядок — это нечто, выходящее за пределы первоначальных намерений действующих субъектов (в случае общества), но, тем не менее, полезное для них. Классический пример того, как создаются спонтанные порядки — это тропинка в лесу, которая возникла «сама собой» и которую никто не прокладывал специально. Каждый стремился к своей цели, тропинка возникла как побочный результат, помогающий (теперь) каждому, кто ею пользуется.
Рынок — также пример спонтанного порядка. Именно так его и описывал Адам Смит, говоря о предпринимателе, что «преследуя свои собственные интересы, он часто более действительным образом служит интересам общества, чем тогда, когда сознательно стремится делать это».
Теория спонтанных порядков начала разрабатываться гораздо позже Адама Смита Фридрихом Августом фон Хайеком. Да и в его времена не было даже внятной теории ценности, поэтому местами его теория грешила слабостью обоснований. Так что, возможно, его современники (и даже он сам) и вкладывали в термин «невидимая рука рынка» какой-то мистический смысл, это не значит, что он там действительно есть. Теория спонтанных порядков в частности и Австрийская Экономическая Школа в целом давно расставили всё на свои места.
“Капитал в XXI веке” Томаса Пикетти вызвал в свое время бурную дискуссию о проблеме неравенства доходов. Однако, несмотря на то, что слово “капитал” фигурирует в названии книги, капитал сам по себе не был темой для обсуждения. Никто из его оппонентов Пикетти не воспользовался возможностью изучить теорию капитала, и, за некоторыми исключениями, никто не использовал ее в своей критике.
Чтобы подготовиться к чтению книги г-на Пикетти, я изучал “Капитал и его структуру” Людвига Лахмана, который, наряду с “Эссе о капитале” Израиля М. Кирцнера, является одним из самых ярких изложений австрийской теории капитала. Сто лет назад “австрийские экономисты”, т.е. такие ученые, как Ойген фон Бём-Баверк, работавший в традиции
Первое, что может ввести в заблуждение студента-экономиста при его попытках понять теорию денег, — это уравнение обмена. Это уравнение основывается на механистическом понимании количественной теории денег. Оно должно показать связь между предложением денег и ценами на товары. Это одна из фундаментальных ошибок современной экономики
Количественная теория денег сама по себе была важной вехой в развитии экономической теории. Ее корни уходят к итальянцу Бернардо Даванзати и поляку Копернику. Более известной версией количественной теории являются классические разработки Дэвида Юма и Дэвида Рикардо. Эти теоретики пытались объяснить связь между ценами и количеством денег на основе законов спроса и предложения. Их главный вывод — и центральная истина, установленная количественной теорией, — заключался в том, что увеличение количества денег обязательно ведет к росту цен. Следствием этого вывода является то, что увеличением количества денег нельзя ничего добиться; любое количество является достаточным для выполнения социальной функции денег.
Большинство людей никогда не слышали о диалектическом материализме. Этот термин выглядит настолько тупым, что кажется, что только претенциозные студенты, слоняющиеся по коридорам факультета философии и курящие сигареты, свернутые вручную, могут полагать, что это как-то связано с реальной жизнью. Вряд ли диалектический материализм может оказать большое влияние на окружающий нас мир, поскольку лишь небольшая кучка радикальных марксистов может объяснить вам, что он означает.
Однако Мизес пишет, что диалектический материализм доминирует над идеями большего количества людей, чем вы думаете. Он был усвоен теми, кто не считает себя марксистами, и даже теми, кто считает себя антикоммунистами.
Когда Мизес выпустил свою книгу “Теория и история: интерпретация социально-экономической эволюции” в 1957 году, диалектический материализм все еще оставался официальной философией Советского Союза, а до падения Берлинской стены оставалось еще добрых тридцать лет. Однако критика Мизеса (см. Главу 7) по-прежнему актуальна. Идеи, которые представляет диалектический материализм, не потеряли свою популярность.