Копипаст
В прошедшие с момента распада СССР 25 лет состояние российской экономики и методы ее преобразования были предметом большого количества спекуляций и поверхностных суждений и в России, и за рубежом. Эта «война заблуждений» стала одной из причин того, что Россия не только упустила 25 лет и несколько уникальных возможностей для экономического и технологического прорыва, но и по своему политическому и экономическому укладу вернулась к состоянию, близкому к началу XX века. Основной проблемой стало предельное упрощение взгляда на статус и перспективы российской экономики, наивность и примитивность большинства предлагавшихся в течение этих лет подходов к управлению и анализу ситуации. Реальная картина всегда была намного сложнее, и увидеть ее можно, только всесторонне разобравшись в достаточно сложном сплетении внешних факторов и внутренних интересов.
Количественная оценка показателей российской экономики упирается в условность систем изменения различных параметров и точность данных, которыми мы располагаем. Данные до 1991 года вообще сложно признать значимыми, так как статистика времен СССР формировалась по совершенно отличным от современных принципам, вела измерения в искусственно оцениваемой валюте и в экономике регулируемых цен. После 1991 года статистика стала более адекватной, но существенные вопросы к ней все равно остались.
Основным вопросом оценки ВВП России всегда была доля теневой экономики, причем не только в прямой форме (не учтенные официально заработки и прибыли).
В частности, сильно искажала статистику практика искусственного ценообразования — завышения цен на государственные поставки и подряды. По строительным подрядам завышение цен составляло и составляет, по разным данным, от 20 до 50%. По поставкам сложного технологического и потребительского оборудования — до 200% от реальной цены1. Очень распространена была и практика частного искажения цен на ввозимые товары с целью уплаты более низких пошлин2, на оказанные услуги с целью снижения НДС, на вывозимые товары с целью снижения выручки и неуплаты налогов на прибыль и проч.
Доля неформального бизнеса в России в 1990-х годах, по некоторым оценкам, превышала весь размер официально зарегистрированного бизнеса. К 2013–2014 годам эта доля, по официальным же данным, сократилась до 10% экономики. Однако неизвестно, как проводились официальные измерения неофициального бизнеса3. Зато в 2014 году Росстат сообщил, что существенно пересмотрел методику и значительно увеличил долю неформального бизнеса в ВВП4. Благодаря этому, а также включению экономики Крыма в расчет ВВП 2014 года, по официальным данным, даже вырос, правда менее чем на один процент.
О таких показателях, как средние доходы домохозяйств (в целом и по индустриям или регионам), достаточно сложно судить по следующим причинам.
В России, из-за запретительных сборов с фонда заработной платы и налогообложения зарплат и доходов начиная от нулевого уровня, большая часть выплат маскируется под другие формы финансовых операций либо производится из неучтенной наличности5. Доля наличного оборота в розничной торговле в 2014 году превышала 80%, 30% жителей не имели банковских карт6, а количество наличных рублей в обращении за последние 14 лет выросло более чем в 45 раз7.
На оценку среднего дохода домохозяйств и равномерности его распределения влияет также факт массового фиктивного трудоустройства граждан8.
Непросто оценивать в России распределение расходов бюджета: более 30% этих расходов засекречено9. Традиционно считается, что засекреченные статьи бюджета используются на финансирование оборонно-промышленного комплекса и других силовых ведомств. Но есть косвенные свидетельства того, что диапазон их использования существенно шире.
Даже резервы, сформированные правительством, бывает непросто оценить: несмотря на то что их состав публикуется, многие статьи непрозрачны, а некоторые (как, например, деньги, переданные Внешэкономбанку) с большой вероятностью представляют собой невозвратные кредиты.
Сложности вызывает и оценка единиц измерения: за 2000−2015 годы (см. ниже) рыночный курс доллара США к рублю колебался относительно расчетно-инфляционного курса в диапазоне от примерно 140 до 60%. Если бы ВВП России, например, за 2013 год был пересчитан в доллары не по рыночному курсу, а по расчетно-инфляционному10, сумма 2,1 трлн долларов превратилась бы не более чем в 1,4 трлн. Последовательный взгляд на события российской экономики с учетом такой волатильности рубля относительно своей справедливой стоимости должен скорее говорить не о падении ВВП России в 2015–2016 годах, а о неадекватном его завышении в 2005–2013 годах из-за переоценки рубля.
Большая проблема существует в России и с применением коэффициента паритета покупательной способности (ППС) к экономическим показателям. Проблема не только системная, но и индивидуальная: в России существенно искажены цены на коммунальные услуги, изменчивость цен на одни и те же товары и услуги в разных регионах достигает сотен процентов, потребительские корзины для разных слоев населения в силу высокого расслоения имеют совершенно разный состав. Официально принятые уровни ППС, превышающие 300%, вряд ли могут адекватно отражать сравнительные уровни цен в России и США. Достаточно вспомнить, что более половины потребления россиян составляет импорт, цены на топливо в России и США сегодня примерно одинаковы, цены на недвижимость сопоставимы, а по целому ряду продуктов потребительского спроса (продукты питания, одежда, предметы быта, бытовая техника, автомобили и проч.) цены в России по отдельным товарам оказываются выше, чем в США.
Все эти издержки количественных методов нам придется учитывать, анализируя экономику России. Необходимо помнить, что результаты анализа будут лишь настолько точны, насколько это позволяют данные.
Экономика России за последние 15–16 лет пережила классический ресурсный цикл и «голландскую болезнь» — явления банальные и хорошо изученные. К 2000 году Россия подошла с крайне высокой концентрацией активов в государственной собственности и в руках ограниченного круга частных лиц, практически на 100% получивших эти активы из рук государства в обмен на управляемость и лояльность.
Власть после конфликта между президентом и парламентом в 1993 году практически полностью перешла в руки президента и его администрации, сделав парламент в лучшем случае совещательным органом, а партии, в нем представленные, — лояльными президенту в обмен на экономические возможности. При этом в стране так и не сложились институты независимой судебной власти, законы все еще были архаичны, противоречивы и неэффективны, защита прав собственности, инвестиций, защита от изменений законодательства и прочие атрибуты снижения рисков предпринимателей не работали. Страна только что пережила дефолт по внутреннему долгу и шестикратную девальвацию своей валюты к доллару США11. В этих условиях в обществе был высок запрос на реформы, который поддерживался властью, не видящей другого выхода из экономического кризиса.
Повышение цен на нефть в начале века привело к быстрому росту бюджетных доходов и выручки секторов, занятых в добыче, транспортировке и переработке природных ресурсов, и позволило власти отказаться от стимулирования процесса расширения налоговой базы через реформы.
Рост благосостояния граждан, явившийся следствием пролиферации нефтяных доходов, быстро создал и у общества, и у инвесторов иллюзию правильности и эффективности правительственной политики.
С другой стороны, благодаря возможности12 контролировать нефтяные потоки власть консолидировала непрямой контроль за углеводородной индустрией, банковским бизнесом и через них — за всей экономической и политической жизнью страны. Это оказало негативное влияние и на развитие любого ненефтяного бизнеса, и на эффективность экономических и бюджетных решений, и на приток инвестиций в страну.
Фактически к 2008 году бюджет России на 65–70% состоял прямо или косвенно из доходов от экспорта углеводородов13, 14, а корреляция темпов роста ВВП, доходов федерального бюджета и размеров резервов с изменениями цены на нефть достигла 90–95% (см. таблицы и графики). На этом фоне рубль за счет массивного притока нефтедолларов оказался значительно переоценен — в 2006–2007 годах его рыночный курс превышал расчетный инфляционный на 35% (см. график). На экономическое развитие России оказывали влияние три негативных фактора:
В результате на фоне общего роста доходов — за счет экспорта углеводородов и опережающего роста потребления — Россия деградировала практически во всех областях экономики, так и не создав конкурентной производительной сферы. В российском ВВП до 20% заняла добыча углеводородов; до 30% — торговля17, гипертрофированная из-за огромных за счет нефтедолларов потоков импорта; около 15% — внутренний рынок энергии и инфраструктура; еще 15% пришлось на государственные проекты; 9% составила доля банковской сферы. И наконец, не более 10% ВВП к 2013 году относилось к сфере независимых услуг и нересурсному производству. К 2014 году, по данным Росстата, доля импорта в области средств производства в России достигла 85−95%, в области товаров народного потребления — 50−70%.
На это наложилась неразумная социальная политика: рост доходов населения опережал рост ВВП даже с учетом нефтяной составляющей. В 2013 году на фоне пиковых цен на нефть рост ВВП составил всего 1,3%, причем инвестиции сократились на 0,5%, капитальное строительство — на 1,5%, экспорт — на 0,8%. На фоне инфляции в 6,5% заработная плата в реальном выражении выросла на 11,9%, торговля — на 4%, импорт — на 1,7%, стоимость государственных коммунальных услуг — на 8%18.
Бюджет стал работодателем для 30% трудоспособного населения, приняв на себя непомерную нагрузку. Три пенсионные реформы фактически провалились из-за нерешительности власти и неготовности отказаться от социалистических принципов социального обеспечения, и на 2015 год дефицит Пенсионного фонда России составлял около 15% доходов федерального бюджета (примерно 3% ВВП). Вдобавок бюджет был перегружен амбициозными неэффективными проектами и гипертрофированными затратами на оборону и безопасность, а расходы бюджета сильно увеличивались не только потому, что деньги тратились неэффективно, но и из-за высокого уровня коррупции.
По данным Минфина РФ, в 2014 году доходы от внешнеэкономической деятельности составляли 38% доходов федерального бюджета. Поскольку доля несырьевого экспорта в 2014 году, по данным Госкомстата, составляла около 8% (но при этом вывозные пошлины по несырьевым товарам ниже примерно в два раза), можно заключить, что федеральный бюджет на 35,4% был наполнен напрямую за счет экспорта углеводородов.
Кроме того, налоги, сборы, платежи за природные ресурсы, кроме налогов на внешнеэкономическую деятельность, составляли 20% бюджета, а акцизы и прочие налоги на ввозимые товары — 13%.
НДС, полученный при продаже импортных товаров, которые, как уже указано выше, закуплены на 92% на средства от экспорта сырья, составил еще 17% бюджета, то есть 15% — это НДС с товаров, купленных за счет выручки от экспорта сырья.
Суммируя вышеуказанное, можно заключить, что 83,4% доходов федерального бюджета составили доходы от добычи и экспорта сырья.
Но и это еще не все. Существенную часть налогов на прибыль платят предприятия, добывающие сырье. Существенная часть подоходных налогов уплачивается работниками добывающего и топливно-энергетического комплексов. До 40% налогов на доходы физических лиц собирается с работников федеральных предприятий и бюджетных организаций — это средства, возвращающиеся в бюджет. Неудивительно, что корреляция стоимости нефти и доходов федерального бюджета составляет более 98%.
В результате после падения цен на нефть Россия осталась с недиверсифицированной, квазимонополизированной экономикой, в которой отсутствуют как факторы, так и ресурсы для роста.
В 2014 году многие европейские аналитики и экономисты ждали скорого краха российской экономики и удивлялись, когда им говорили об успешном прохождении «нефтяного шока». Пройти нефтяной шок относительно гладко России помогли два фактора.
Во-первых, за годы высокой стоимости нефти Россия накопила достаточные запасы. Золотовалютные резервы в три раза превышали ожидаемый объем импорта 2015 года; предприятия создали достаточное количество основных фондов; население накопило более 250 млрд долларов в банках и, возможно, не меньше наличными, сформировало запас товаров долгосрочного пользования, средняя жилая площадь на человека увеличилась более чем в два раза.
Во-вторых, экономические отношения в России были в большой степени либерализованы. В частности, трансграничное движение капитала ограничено не было; цены на основные товары и услуги и стоимость труда определялись на основе рыночного балансирования спроса и предложения; курс рубля устанавливался хотя и не без участия ЦБ как крупнейшего игрока, но все же на рынке и по рыночным правилам.
В течение 2014−2015 годов российская экономика существенно сокращалась, но происходило это без катастрофических деформаций. Единственным опасным моментом можно было бы считать валютный кризис начала декабря 2014 года19, когда неразумное решение ЦБ в ночь объявить о подъеме ставки рефинансирования в два раза20 спровоцировало панику на рынках. Однако ситуация была исправлена очень быстро достаточно жесткими заявлениями правительства, которое взяло на себя обязательство воздержаться от других резких действий.
К осени 2016 года Россия пришла с сокращением долларового эквивалента ВВП на 40% по сравнению с 2013 годом (падение примерно на 15% в реальных рублевых ценах). Падение доходов домохозяйств, безусловно, является беспрецедентным21, однако и оно пока вернуло россиян на уровень доходов 2007 года, то есть во времена в целом стабильные. Подушевой ВВП в России в 2016 году составит около 8,2 тыс. долларов. В списке стран это конец седьмого десятка, рядом с Турцией, Мексикой и Суринамом, а с ВВП по ППС Россия окажется в начале шестого десятка — вместе с Латвией, Казахстаном, Чили, Аргентиной.
Эти показатели скромны, но еще далеки от катастрофических: зона «цветных революций», в которой находились в моменты дестабилизации Египет, Сирия, Украина, Колумбия, Индонезия, Тунис и подавляющее большинство других стран, переживших периоды нестабильности, начинается на отметке около 6 тыс. долларов подушевого номинального ВВП22.
Важнейшим стабилизирующим экономическим фактором стало сокращение импорта, опередившее как падение доходов домохозяйств, так и экспортную выручку. Причиной этого сокращения стало катастрофическое падение спроса23, произошедшее, в свою очередь, из-за быстрой девальвации рубля и крайне пессимистических настроений всех без исключения экономических агентов. В результате счет внешнеторговых операций и внешний счет удержали позитивный баланс, и когда цены на нефть стабилизировались на новых уровнях, это привело к стабилизации курса рубля и снижению инфляции.
В настоящий момент российскую экономику тормозит ряд факторов.
В области производственных ресурсов Россия, исторически недоинвестировавшая в основной капитал, даже сегодня сталкивается с почти 85%-ным заполнением производственных мощностей24. И это притом, что существенная часть (по некоторым оценкам, более 40%) производственных мощностей в России устарела технологически и физически и не может производить конкурентоспособную и потребляемую рынком продукцию. Например, за десять лет станочный парк в России уменьшился почти в два раза, и такое сокращение редко объясняется выбыванием старых, маломощных станков и вводом в строй новых, более высокой мощности.
Для роста экономики необходимо ускоренно капитализировать производство, создавать новые мощности. На это у государства нет средств: дефицит бюджета в 2016 году превысит 3% ВВП25, а в 2017 или 2018 году достигнет, скорее всего, 5%; у государственных компаний нет свободных ресурсов. Частные и иностранные компании не готовы сегодня инвестировать в Россию из-за кризиса доверия.
В области эффективности Россия сильно отстала от мировых конкурентов. Речь идет об эффективности и энергетической26, и логистической27. Соответственно, снижается конкурентоспособность производимых товаров, а это барьер на пути к увеличению производства и рынков сбыта.
В области производительных сил Россия все больше страдает от нехватки трудовых ресурсов, они сокращаются в силу естественных демографических причин на 0,5% в год.
Большая часть трудовых ресурсов при этом задействована в сферах с нулевым или очень низким уровнем добавленной стоимости: на государственной службе, в силовых структурах, частной охране, торговле, крайне неэффективной банковской сфере. Оставшаяся часть не покрывает потребностей государства. Катастрофически не хватает, даже при сегодняшнем уровне развития производства и сервиса, инженерных и технологических кадров, квалифицированных рабочих и одновременно эффективных менеджеров, специалистов по управлению.
Российское коммунальное хозяйство фактически держалось на полузаконной эксплуатации труда миллионов мигрантов, в том числе нелегальных. До недавнего времени remittances (денежные переводы, посылаемые иностранными работниками на родину) из России были статьей государственного дохода №1 в Киргизии и №2 в Таджикистане, существенными для Украины, Узбекистана, Молдавии, Белоруссии. Сегодня, в связи с резким падением рубля и покупательной способности населения, количество трудовых мигрантов в России резко сокращается. Дефицит рабочей силы начинают испытывать и коммунальные службы, и все виды бизнеса, в которых задействовано большое количество неквалифицированных работников, вплоть до сетевых ретейлеров.
Непоследовательная и нелогичная политика в области законотворчества и правоприменения28, а также в области экономики и предпринимательства продемонстрировала инвестиционному и бизнес-сообществу как внутри, так и за пределами России, что власть ненадежна, настроена враждебно по отношению к предпринимателям, поддерживает высокий уровень коррупции, склонна к приоритизации государственных интересов, программ и бизнесов в ущерб частным.
Естественной реакцией стал отказ от инвестиций в Россию — сперва в долгосрочные, а потом и в любые проекты — и отъезд местных предпринимателей и инвесторов. За 16 лет доля частного бизнеса в ВВП сократилась до 30%29. Объем внешнего долга упал до уровня ниже 50% ВВП из-за стагнации инвестирования. Можно считать, что у российской экономики инвестиционный и предпринимательский ресурсы отсутствуют. И они не появятся как минимум до тех пор, пока не произойдет радикальная смена управленческой парадигмы.
Не слишком велик в России и девальвационный ресурс. Безусловно, девальвация сыграла позитивную роль в поддержке экспортеров, бюджета и сглаживании проблем «жесткой посадки» экономики. Однако сложно ожидать от нее позитивного эффекта в части роста ВВП. Во-первых, потенциальный рост ВВП в России завязан практически полностью на внутренний спрос — для роста экспорта нужны капиталовложения и технологии, которых нет. То есть этот рост измеряется в рублях и практически не растет. Во-вторых, почти 100% российского производства в большей или меньшей степени завязано на импорт сырья, комплектующих или оборудования (зависимость варьируется от 15 до 70–80%), и в связи с девальвацией рублевая себестоимость производимых товаров и даже услуг повышается существенно быстрее роста платежеспособного спроса.
К важным внешнеполитическим факторам, влияющим на экономику России, можно отнести, пожалуй, только санкции (и контрсанкции). Во всем, что не касается санкционных режимов, внешнеполитическая ситуация для российских экономических агентов вполне благоприятна: Россия является членом ВТО и других международных экономических организаций, свои резервы размещает в наиболее ликвидных инструментах и валютах, валютные и внешнеторговые операции проводит без ограничений, доходности по суверенным долгам находятся на низких уровнях. При этом враждебных экономических действий по отношению к России и российским компаниям (защиты рынка, антидемпинговые пошлины, ограничения свободы торговли и проч.) сегодня не больше, чем обычно, и не больше, чем по отношению к другим странам, в том числе развитым.
Да и санкции, наложенные США и ЕС, сегодня не оказывают существенного влияния на российскую экономику. Важно понимать, в чем суть наложенных санкций: они запрещают заимствование на международных рынках ограниченному числу российских коммерческих организаций, запрещают владение активами в ряде стран, въезд узкому кругу российских граждан и, наконец, запрещают передачу России узкого перечня технологий, в основном связанных с эффективной разработкой недр и созданием военной техники.
Ограничения на заимствования (даже если забыть, что круг организаций, подпавших под них, очень узок) вряд ли могут оказать влияние на страну, которая уже несколько лет последовательно сокращает свой внешний долг. В наши дни он уже менее чем в два раза превосходит золотовалютные резервы30 (и существенно меньше суммы ЗВР и частных активов в валюте, в ЗВР не учтенных). Россия сегодня не нуждается в масштабных заимствованиях — большинство агентов экономики сокращают балансы, не инвестируют в развитие, уменьшают обороты. Безусловно, финансовые санкции, если они распространятся на более широкий круг эмитентов и заемщиков и включат в себя суверенные долги, через три-пять лет, когда Россия исчерпает запасы капитала и будет вынуждена привлекать средства в больших объемах, могут оказать убийственное влияние на экономику. Но пока масштаб санкций не таков, да и ситуация за три-пять лет может кардинально измениться.
Конечно, ограничения на передачу технологий в долгосрочной перспективе будут отрицательно влиять на состояние экономики России. Ограничение в технологиях разведки и добычи (с учетом того, что в России таких технологий нет, как и базы для их создания) через пять-семь лет негативно скажется на уровнях добычи и себестоимости нефти и газа. Но на сегодняшний день эффект от такого ограничения равен нулю. То же можно сказать о военных технологиях — сегодня Россия активно наращивает производство вооружений и к 2015 году привела размер экспорта к уровню 14 млрд долларов в год31 (это третий показатель в мире после США и Китая), и санкции пока никак на этот бизнес не влияют.
Контрсанкции, то есть меры самоограничения, касающиеся импорта продовольствия, которые были введены сперва против ряда стран (прежде всего ЕС) и впоследствии временно против Турции, также не слишком сильно влияют на экономику. «Импортозамещения» запрещенных позиций (то есть пропорционального роста производства точных их аналогов в России) не произошло как минимум потому, что в результате девальвации рубля существенно сократилось потребление — потеря объема запрещенного импорта оказалась по сравнению с этим незначительной. Товары «импортозамещения» подорожали сильнее, чем в среднем товары каждодневного спроса. Однако из-за упавшего спроса и тотального снижения качества отечественных аналогов (переход на суррогатные ингредиенты, отказ от выдерживания технологии и проч. с целью снизить себестоимость и ускорить производственный процесс) не появилось ни излишков производства, ни дефицита.
Пожалуй, наибольшее негативное влияние на российскую экономику оказывает непредсказуемое и непоследовательное враждебное поведение России по отношению к иностранным экономическим институтам. Попытка «автономизации» страны в жизненно важных областях32 часто является результатом лоббистских усилий местных игроков, которые оперируют не очень умело и в ограниченном масштабе, и коррумпированных или недальновидных чиновников. Эта попытка приводит к существенным затратам средств; к тому, что получается продукт, который нельзя полноценно использовать в качестве замены современным технологиям, а иногда — к болезненному отказу от испытанной международной технологии. Это действительно ставит под угрозу безопасность России, но только не из-за вымышленной внешней угрозы, а из-за реальной — нефункциональности продукта-заменителя.
2016 год оказался в какой-то степени сюрпризом даже для хорошо знающих российскую экономику специалистов. Провал нефтяных цен ниже 30 долларов за баррель и их восстановление до 50 долларов за баррель к осени33 не оказали существенного влияния на краткосрочную динамику экономических показателей. Пожалуй, только курс рубля к доллару продолжал вести себя как и раньше, чутко реагируя на изменения стоимости нефти. Несмотря на последовательное сокращение и нефтяного, и ненефтяного экспорта (что лишний раз показывает важность получения нефтедолларов экономикой России), сальдо счета внешнеторговых операций34 оставалось позитивным35 — в первую очередь за счет опережающего сокращения импорта. Последнее было вызвано резким сокращением финансируемых из бюджета программ, остановкой инвестиций и, наконец, падением доходов домохозяйств еще примерно на 8% в годовом исчислении в реальных ценах.
Экономика в 2016 году демонстрирует продолжение процесса медленного постепенного сжатия, который проходит, однако, без эксцессов. Индекс промышленного производства36 по 2016 году в среднем составит, по-видимому, около 96% к 2015 году. И это несмотря на то, что производство углеводородов выросло в натуральном выражении уже более чем на 3%, а средняя цена на нефть в 2016 году обещает оказаться выше, чем годом ранее.
На фоне пессимистических ожиданий инвесторов и предпринимателей в России существенно уменьшился спрос на деньги — остатки средств банков в ЦБ России за девять месяцев 2016 года выросли в два раза37. При инфляции в районе 6% годовых размер агрегата М238 вырос с начала 2016 года уже на 11% — видимо, за счет вливаний ЦБ в проблемные банки. Денежная база в России продолжает расти быстрее инфляции уже как минимум восемь лет.
В 2017 году российской экономике также не стоит ожидать больших новостей. По крайней мере, рынок биржевых товаров обещает быть более стабильным; нефть, по осторожным прогнозам, останется в коридоре 40−60 долларов за баррель, обеспечивая достаточную поддержку бюджету.
Одним из основных рисков 2017 года является возвращение на потребительский и индустриальный рынки отложенного спроса. Действительно, потребители в 2014−2015 годах из-за негативных ожиданий существенно сократили потребление товаров долгосрочного использования. Отдельные категории товаров все еще продолжают испытывать последствия такого решения39. Однако в целом в 2016 году с января по сентябрь импорт сократился уже всего на 10% по сравнению с 2015 годом, в то время как экспорт упал на 22%, а несырьевой экспорт — на 15%. Покупатели возвращаются на рынки, используя сбережения, в силу необходимости замены амортизирующихся товаров — и это может быть тревожным знаком. Если экспорт продолжит снижение более быстрыми темпами, чем импорт, тем более если импорт начнет расти, Россия столкнется с ростом инфляции и снижением курса рубля, несмотря на стабильную цену на нефть.
Разумно ожидать от 2017 года продолжения постепенного и плавного падения основных экономических показателей.
Инфляция вряд ли составит ожидаемые правительством 4% (в частности, из-за угрозы возврата отложенного спроса). Однако в силу общей депрессии она вряд ли выйдет за пределы 6−7%: наличие резервных фондов и относительно высокая цена на нефть позволят правительству проводить жесткую монетарную политику.
Курс доллара будет, как и раньше, следовать за нефтью и инфляцией.
ВВП продолжит снижение, так как драйверы роста отсутствуют, предпринимательская активность сокращается, а бюджет не в состоянии заменить частный капитал в области инвестиций.
Падение основных инвестиционных показателей, скорее всего, окажется в пределах 10–20%, в то время как долгосрочные инвестиции, в том числе в капитальное строительство, упадут сильнее. По некоторым прогнозам, капитальное и особенно жилищное строительство может сократиться до 50%.
Российский бюджет благодаря гибкому курсу рубля будет, как и в 2016 году, сведен с разумным дефицитом. Правительство полагает, что он не превысит 3% ВВП за счет появления «дополнительных доходов бюджета», в основном от приватизации. Однако опыт продажи «Башнефти» и доли в «Роснефти» заставляет скептически относиться к таким прогнозам. Скорее мы увидим дефицит в размере около 4% ВВП (50 млрд долларов). Дефицит будет покрыт в основном за счет использования резервных фондов. Однако правительство уже анонсировало планы по началу масштабных заимствований на внутреннем рынке, и 2017 год будет показательным с точки зрения оценки рынком риска такого долга и его стоимости.
Рост налоговой нагрузки в 2017 году40 будет способствовать дальнейшему сокращению бизнес-активности и уходу в тень все большей доли среднего и малого бизнеса. По данным Росстата, с начала 2016 года количество малых предприятий в России уменьшилось на 70 тыс. (примерно 25%). Часть из них, конечно, просто переквалифицировалась в средние и микропредприятия. Но большая доля этого снижения приходится на закрытие юридических лиц предпринимателями, выходящими из бизнеса и уходящими в тень. При этом, поскольку торговля значительно легче уходит в тень, чем производство, она будет сокращаться опережающими темпами, уступая рынок низкокачественному серому импорту.
На фоне общего падения объемов производства41 в 2017 году в России следует ожидать дальнейшего быстрого снижения качества продукции в широком спектре индустрий и роста доли контрафакта и фальсификата как в ингредиентах, так и в конечном продукте. Причем не столько из-за вынужденного сокращения издержек производителями, сколько из-за слабого контроля со стороны регуляторов и высокого уровня регуляторной коррупции.
продолжение
carnegieendowment.org/files/CP_Movchan2017_web_Rus_new.pdf
Слабовато.
сейчас набегут «умники», которые комментировали мой пост «Не хайпа ради» и уличат Мовчана в передергивании и невежестве))))
Например заявление, что «Бюджет стал работодателем для 30% трудоспособного населения, приняв на себя непомерную нагрузку.», не имеет никаких ссылок и пояснений.
Кстати, 7 млн. силовиков — это десятая часть от работающего населения!
По данным отсюда:
www.forbes.ru/biznes/346301-ne-mnogo-li-%07sily-za-15-let-chislo-silovikov-vyroslo-bolee-chem-vdvoe
МВД — 914500,
Нацгвардия — 400000, по другим данным около 340000.
МЧС 289000,
ФСИН 295000,
Прокуратура и Следственный комитет — 60000,
Наркоконтроль — 34000,
ФСБ с пограничниками — засекречено, оценка в 200000.
Миграционная служба — 35000
Итого 1938500
Наконец ВС — 1903000 (взято отсюда)
ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%BE%D0%BE%D1%80%D1%83%D0%B6%D1%91%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B5_%D0%A1%D0%B8%D0%BB%D1%8B_%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%B8%D0%B9%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%A4%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B0%D1%86%D0%B8%D0%B8
Всего 3841500.
Есть еще ФТС — 70000 и ГНИ — 170000. Не знаю, насколько их можно отнести к силовикам.
Может я что-то упустил?
Да, скорее 4-5 чем 6-7 Но все равно дохрена.