Jesse Livermore: Boy Plunger — The Man Who Sold America Short in 1929 - Глава 12 — Биржевой крах - Кредитный кризис потрясает Америку

Глава 10 — Период самоанализа -Коренное изменение взглядов

Глава 11 — Прелюдия к прибыли — Медвежье настроение

С конца сентября ситуация на денежном рынке, как метко выразился Джесси Ливермор, «кричала о надвигающейся беде». Однако вера в продолжение бума удерживала котировки акций на высоком уровне, хотя экономики всего мира постепенно теряли золотовалютные резервы.

Тревожные сигналы стали очевидны, когда в начале октября 1907 года Банк Англии резко поднял учетную ставку с 4% до 6%. Такой скачок за считанные дни ярче всего свидетельствовал о катастрофическом удорожании кредитов. Повышение ставки должно было остановить стремительный отток золота из Лондона в США, достигший угрожающих масштабов.

Новый управляющий банком сэр Уильям Кэмпбелл пошел на беспрецедентный шаг, прямо приказав крупнейшим лондонским банкам немедленно прекратить кредитование американцев, которые, по его мнению, полностью исчерпали лимит доверия. Банк даже пригрозил поднять ставку до 7%, если кредитование продолжится.

Президент Теодор Рузвельт усугубил ситуацию, публично обвинив в своем выступлении перед нью-йоркским элитным клубом Gridiron финансистов с Уолл-стрит в безудержных спекуляциях акциями медных, горнодобывающих и железнодорожных компаний. Он назвал их «алчными стяжателями».

Дополнительным ударом по кредитной системе стало принятие в 1907 году законов Армстронга, которые резко ограничили свободу действий страховых компаний. Отныне им разрешалось вкладывать средства только в государственные облигации и аналогичные надежные активы.

Мировая финансовая система, хотя и не в такой степени как в США, стремительно теряла устойчивость. В Японии и Египте царил финансовый хаос. Банк Англии вынужден был отправить 3 миллиона долларов золотом в Александрию для поддержки египетской экономики. В Токио мелкие банки разорялись один за другим. На грани краха оказались финансовые системы Германии, Нидерландов и Дании после того, как кредиты полностью иссякли, а немецкие ставки взлетели до 10%.

Пророчества Джесси Ливермора сбывались. Как он и предсказывал, летом инсайдеры активно сбрасывали крупные пакеты акций ничего не подозревающей публике, используя для этого сговоры и прочие махинации. Все недавние подъемы рынка оказались искусственными.

Ливермор с первых чисел октября играл на понижение, убежденный, что кредитный голод неизбежно обрушит котировки. Однако Нью-Йоркская биржа пока оставалась в стороне от кризиса, продолжая получать неограниченные кредиты. Эти оперативные кредиты, известные как «колл-мани», обеспечивались залогом в виде акций и товарных запасов, которые брокеры ежедневно предоставляли банкам для поддержания ликвидности.

Традиционно такие кредиты, как следует из названия, выдавались брокерам Уолл-стрит по первому требованию при наличии достаточного обеспечения — а оно всегда находилось. Ставки по ним были запредельно высокими из-за краткосрочности займов. Для нью-йоркских банков это был золотой дождь — они прекращали такое кредитование в самую последнюю очередь.

Кредиты были жизненно важны для биржи, поскольку все сделки совершались с маржей. Банкиры охотно предоставляли брокерам любые суммы, конечно, при условии наличия свободных средств — а они всегда находились.

Деньги распределялись прямо в торговом зале Нью-Йоркской биржи у специального места, издавна именуемого «Денежным постом». Это был буквально деревянный столб, к которому каждый день в полдень прикрепляли листок с текущей процентной ставкой.

К 1907 году система кредитования достигла совершенства, и по факту только крупные брокеры брали деньги напрямую. Они затем перераспределяли средства между мелкими игроками, а в хорошие времена и сами выступали кредиторами, когда у них водились лишние деньги.

К середине дня каждый брокер на бирже точно знал свою позицию и сумму, которую ему нужно занять. Неписаное правило гласило: ни один банк не имеет права отказать в кредите. Система работала как швейцарские часы — пока в ней циркулировали деньги.

Ливермор получил тревожный сигнал от своего друга-брокера. Тот сообщил, что крупные игроки перестали кредитовать мелких, переложив всю нагрузку на банки. Причина была проста до банальности: большие брокеры больше не считали малых платежеспособными.

Суть системы заключалась в том, что крупные игроки не могли отказать в кредите любому члену биржи, если тот формально считался платежеспособным. Но теперь большие брокеры знали, что мелкие не смогут вернуть долги, поэтому они просто не появлялись у Денежного поста. Технически они не нарушали правила, ведь формально никто не отказывал в кредите. Пока банки продолжали кредитовать, ситуация оставалась под контролем.

Как это часто бывает в истории мировых кризисов, последней каплей стало совершенно постороннее событие.

В первую неделю октября 1907 года три финансиста — братья Август и Отто Хайнц и их партнер Чарльз Морс — попытались скупить контрольный пакет акций компании United Copper. Братья Хайнц начинали как торговцы сырьевыми товарами, а Морс сколотил состояние на торговле льдом. Все трое владели небольшими долями в различных банках и финансовых компаниях. Они специально выбрали момент, когда большинство американских промышленных и финансовых тузов находились в Европе, чтобы избежать противодействия.

Для этой операции требовались огромные суммы наличных, которых у троицы в итоге не хватило. Их затея провалилась, когда акции United Copper за два часа рухнули на 35 пунктов. Финансисты не учли одного — стремительного падения цен на медь: с 22 до 12 центов за фунт.

Через несколько дней акции United Copper обвалились с 60 до 10 долларов. Все трое финансистов обанкротились, а вместе с ними и их компании. Это стало спусковым крючком для всеобщей паники.

Банки и трастовые компании, кредитовавшие авантюру Хайнцев и Морса, обнаружили, что их обеспечение не стоит и половины выданных сумм. В действительности вся эта пирамида оказалась мыльным пузырем — долги втрое превышали реальное обеспечение. Около 75% выданных денег пропали, причем основная часть убытков легла на трастовые компании.

Начался эффект домино. Первыми пали самые слабые — небольшие финансовые конторы, расцветшие в период бума, стали банкротиться одна за другой. Скрыться было негде. Кульминацией паники стало давление на третий по величине траст страны — Knickerbocker Trust под управлением Чарльза Барни.

Knickerbocker находился в полном порядке и не участвовал в авантюре с United Copper. Но его погубила репутация — председатель правления Чарльз Барни ранее тесно сотрудничал с братьями Хайнц.

Все решили, что Knickerbocker тоже кредитовал эту аферу и теперь находится на грани краха. Восприятие полностью заменило реальность. Хотя траст не потерял ни цента на United Copper, все были уверены в обратном.

Первым тревожным звоночком стала очередь вкладчиков у входа в главный офис Knickerbocker на углу 34-й улицы и Пятой авеню. У траста было 60 миллионов долларов активов и 18 000 вкладчиков — и казалось, все они одновременно решили забрать свои деньги наличными. Но в кассе имелось всего 10 миллионов.

Чем больше руководство Knickerbocker убеждало всех в своей непричастности к United Copper, тем меньше ему верили. Доверие испарилось полностью — виной всему стала «вина по ассоциации». Для трастовой компании, особенно такой крупной как Knickerbocker, такая потеря доверия была смертельной.

Чарльз Барни, ни в чем не повинный председатель правления, который благоразумно отказался участвовать в афере, отчаянно пытался встретиться с Пирпонтом Морганом из J.P. Morgan. Но Морган отказал ему во встрече, и Барни был вынужден уйти в отставку по требованию совета директоров. Это создало вакуум управления, лишь усугубивший ситуацию.

Массовый отток средств начался в пятницу 18 октября, а к следующему вторнику очередь растянулась на два квартала. Тогда руководство придумало «гениальный» ход — распорядилось разгружать подвозимые к заднему входу мешки с деньгами на виду у всех. Они надеялись, что вид наличных успокоит вкладчиков. Эффект оказался обратным — это лишь привлекло еще больше людей и внимания прессы. В ту пятницу и следующий понедельник Knickerbocker выплатил вкладчикам 9 миллионов долларов.

За первые три часа работы во вторник 22 октября было выдано еще 3 миллиона наличными. К полудню касса опустела, и Knickerbocker Trust временно закрыл свои двери, ожидая решения своей судьбы от других.

С Knickerbocker на смертном одре под удар попали все трастовые компании города. У их офисов выстраивались очереди, а деньги массово перетекали со счетов под матрасы. Слабые трасты уже закрылись, а сильные продолжали выплаты — остановиться было бы самоубийством.

Банки пока держались — очереди у них были меньше, так как они сохранили доверие вкладчиков. Но 21 000 региональных банков, хранивших свои резервы в крупных нью-йоркских банках, начали массово изымать средства.

23 октября кризис достиг апогея у Денежного поста на Нью-Йоркской бирже. Банки больше не могли выдавать кредиты брокерам — у них не осталось свободных средств. Более того, они требовали вернуть все выданные ранее кредиты. Когда деньги не поступили, займы просто продлили, создав видимость благополучия.

Ливермор вспоминал: «С утра стало ясно, что заемщикам придется соглашаться на любые условия кредиторов. Денег на всех не хватит. В тот день у Поста собралось небывалое количество людей. Когда настало время расчетов, около сотни брокеров столпились у Денежного поста, каждый надеясь получить средства для своей фирмы. Без денег им пришлось бы срочно продавать акции, купленные с маржой — по любой цене, на рынке, где покупателей не было совсем. И в тот момент не просматривалось ни единого доллара».

От состояния, когда деньги лились рекой, рынок мгновенно перешел к абсолютной нехватке средств под любые проценты. Банки занимались спасением себя и 24 октября даже не появились на бирже. Ливермор был потрясен: «Это заставило меня задуматься. Я предвидел крах, но не худшую панику в нашей истории. Если это продолжится, всем придется туго». С этими мыслями он отправился в торговый зал, чтобы увидеть все своими глазами.

Первое время все сохраняли спокойствие, считая нехватку кредитов временной. Займы продлевали, замазывая проблему. Но к двум часам дня у Денежного поста по-прежнему не было активности. Ливермор понял: следующие несколько часов решат все.

«В конце концов стало ясно, что ждать денег у Поста бессмысленно. Их просто не будет», — вспоминал он. Ливермор пошел предупредить Эда Хаттона о том, что увидел. Но тот и сам все понимал:

«Боже правый, Джесси, я не знаю, что будет дальше. В жизни не видел ничего подобного. Так продолжаться не может, и скоро что-то лопнет. По-моему, все уже банкроты. Акции нельзя продать, а денег нет вообще».

Компания E.F. Hutton & Co держалась — у нее почти не было длинных позиций, как и у ее клиентов. Имея чистые короткие позиции, ей не нужно было занимать. Но из-за полного отсутствия ликвидности Хаттон боялся закрывать позиции клиентов и посоветовал Ливермору не делать резких движений:

«Денег нет нигде. Нельзя продать акции — их просто некому купить. Если хочешь знать моё мнение, вся Уолл-стрит сейчас банкрот».

Ливермор запомнил этот день навсегда: «Оптимисты и мечтатели, боявшиеся вовремя зафиксировать небольшие потери, теперь стояли перед полным разорением без всякой надежды. День, который я никогда не забуду — 24 октября 1907 года».

Председатель биржи, размышляя над ситуацией, сделал единственное возможное — позвонил Джеймсу Стиллману, президенту National City Bank, крупнейшего коммерческого банка Америки. Тот, в свою очередь, связался с Пирпонтом Морганом, главой J.P. Morgan & Co, фактически выполнявшего функции центрального банка страны. В полдень 24 октября Нью-Йоркская биржа осталась без денег. Не было ни наличных, ни возможности продлить кредиты.

Тем временем у дверей Knickerbocker Trust продолжали дежурить вкладчики. Многие разбили палатки и расставили складные стулья. Нью-йоркская полиция ввела систему номерков, чтобы люди могли отлучиться поесть.

Весь Нью-Йорк замер в ожидании — что же будет дальше?