Лев Пархоменко обсудил с экономистом, профессором французского университета Sciences Po Сергеем Гуриевым возможные сценарии развития российской экономики при усилении или ослаблении санкций Запада.
Пархоменко: Сегодня мы попробуем немножко отойти от текущих событий, которые очень быстро развиваются. Попробуем посмотреть вперед, в будущее, хотя бы на ближайшие несколько лет, хотя это, наверное, очень непросто. Попробуем поговорить о сценариях, которые ждут Россию в зависимости от того, как будут развиваться события сегодняшние. Для начала я попросил бы вас сделать такое допущение, согласиться с ним, по крайней мере, что сегодня состояние российской экономики и будущее российской экономики в большей степени уже зависит от внешнего фактора, от геополитического фактора, от наших отношений с нашими партнерами на Западе и на Востоке, чем это было, скажем, полгода назад, когда проблемы в России, все с этим согласны, были связаны с проблемами внутри страны. Можем ли мы сделать такое допущение, что все-таки сейчас внешний фактор основной?
Гуриев: Мы действительно теперь видим, что российское руководство может испортить отношения с партнерами настолько сильно, что внешние проблемы будут больше, чем внутренние. В этом смысле я, скорее, согласен с вами. Ну и внутренних проблем очень много.
Пархоменко: Тогда давайте перейдем к сценариям. Начнем с умеренного, так я его себе представляю, что этот сценарий предполагает некое сохранение статуса-кво по состоянию на сегодняшний день. Мы себе представим, что Европа не пойдет на более жесткие санкции, Америка не пойдет на более жесткие санкции, если они и будут вновь применяться, то будут примерно в том же ключе, который есть сегодня, то есть персональные санкции, ограничения отдельных компаний, может быть, даже достаточно жесткие ограничения.
Что мы увидим в таком случае? Давайте будем говорить о горизонте 2018 года. К выборам с какой ситуацией мы придем? Будет ли она продолжать ухудшаться или так же, как внешнеполитическая ситуация сохранится в статусе-кво, так и экономическое положение заморозится в том виде, который есть сейчас?
Гуриев: Мне кажется, что этот сценарий достаточно вероятен. В этом сценарии к 2018 году наверняка закончатся деньги в российском бюджете. И то, что можно предсказывать достаточно уверенно в этом сценарии, так это то, что те обещания, которые были сделаны в предвыборной кампании Владимира Путина и зафиксированы на бумаге в его указе 7 мая 2012 года, большинство этих указов ставит дату исполнения 2018 год. Так вот эти обещания не будут выполнены просто потому, что российская экономика не будет расти.
В лучшем случае мы говорим о нулевом росте, может быть, полупроцентном или однопроцентном росте. Эти указы предполагали, что российская экономика будет расти с темпом примерно 5%. В этом смысле в бюджете просто не будет денег на то, чтобы реализовать все эти обещания. Это, в свою очередь, не может не повлечь политических проблем.
Но в любом случае, если мы будем смотреть на горизонт ближайших пары лет, я думаю, что это будет не так драматично, а уже к 2018 году нужно будет принимать тяжелые решения: сокращать оборонные расходы, сокращать пенсии, переставать бороться с инфляцией, тем самым, сокращать зарплаты и пенсии в реальном выражении. Я думаю, мы можем увидеть много сюрпризов. И мы видим, что пока у власти даже в этом умеренном сценарии нет четкого понимания, как справляться с этими вызовами.
Если вы посмотрите на те утечки, которые мы видим из различных закрытых документов, закрытых совещаний, впрочем, как и открытые выступления различных представителей правительства и администрации президента, мы увидим, что точки зрения на то, каким образом сэкономить деньги, найти деньги, стимулировать экономический рост, эти точки зрения расходятся. Вообще говоря, пока мы не видим убедительного плана, который мог бы преодолеть все эти вызовы, ответить на все эти вызовы, которые стоят перед Россией в связи с тем, что экономика перестала расти, в том числе, из-за внешних факторов.
Пархоменко: Вы сказали о политических проблемах внутри страны. Они будут связаны с тем, что граждане будут недовольны тем, что обещания не выполнены, или с чем-то еще? Какова их будет основная причина, на ваш взгляд?
Гуриев: Да, безусловно. Граждане будут задавать вопросы, почему уровень жизни перестал расти и начинает снижаться, граждане будут сравнивать это с уровнем жизни людей, которые приближены к власти. Конечно, это будет серьезная проблема для власти.
Будет ли это сначала происходить на местах, а потом в Москве, или наоборот, это в первую очередь зависит от того, какие финансовые действия будет предпринимать власть, перекидывать ли деньги из федерального бюджета в региональные, из одних регионов в другие, насколько власть будет серьезно использовать инструменты репрессии и пытаться изолировать или репрессировать лидеров протеста. Все это вещи, которые очень трудно предсказывать. Но тот факт, что деньги кончатся к 2018 году, не вызывает сомнений.
Пархоменко: Я хотел бы вам привести одно мнение, высказанное у нас в эфире Лилией Овчаровой, директором «Института независимой социальной политики». Она сказала очень интересную вещь, которая меня заинтересовала: что если в момент кризиса граждане больше всего беспокоятся о падении собственных доходов, что вполне логично, то в момент стагнации, когда доходы не растут, граждан больше всего интересуют доходы своего соседа, почему у соседа они больше, чем у меня. То есть на первый план выходит социальное расслоение, разница в доходах, которая у нас очень высока. И это становится ключевым фактором политического недовольства. Вы можете с этим согласиться?
Гуриев: Я думаю, что это трудно предсказать, потому что когда растут доходы соседа, некоторым людям кажется, что это, скорее, хорошая новость, это означает, что и я смогу стать таким же человеком, как мой сосед, и разбогатеть.
Но в данном случае, конечно, при том ограничении социальной мобильности, которое есть у нас сегодня, граждане будут сравнивать себя с сотрудниками силовых структур, госкомпаний, будут задаваться вопросами, насколько заработаны эти высокие зарплаты или это просто деньги, которые режим тратит на защиту от оппозиции, социальных недовольств и так далее. И в этом смысле я бы, скорее, согласился с Лилией.
Пархоменко: Перейдем к следующему сценарию. Я бы хотел поговорить о позитивном сценарии. Пока сложно представить, как именно должен он выглядеть, но давайте так представим, что российское руководство, российская власть решали пойти на уступки, на мировую с Западом, предоставить арестованных лидеров ополчения западным судам, в общем, пойти на все уступки, пожалуй, наверное, кроме Крыма. Здесь вряд ли себе можно представить, что это возможно. Соответственно, мы, наверное, увидим какое-то смягчение позиции Запада, отмену каких-то санкций. Что может подвигнуть Запад, чтобы смягчить свою позицию? И как будет у нас развиваться ситуация внутри страны, если так пойдет дело?
Гуриев: Лев, это очень хороший вопрос. Мне кажется, вероятность этого сценария невысока, но кроме того, вы правильно говорите о том, что есть разные степени потепления отношений. Некоторые включают умиротворение на востоке Украины, некоторые включают изменение статуса Крыма. На самом деле, надо понимать, что некоторые санкции Западом были введены в ответ на Крым, и если Крым будет оставаться частью России, то эти санкции не будут отменены.
Более того, в украинской политике нет сегодня политиков, которые были бы готовы признать Крым частью России. Поэтому ситуация, где мы вернемся к отношениям с Западом уровня закрытия сочинской Олимпиады, а при этом Крым останется частью России, эта ситуация не представляется мне возможной.
Пархоменко: С другой стороны, после того, как произошла история с Крымом, санкции ограничились ограничениями для нескольких десятков граждан, и это совсем неощутимо в рамках страны.
Гуриев: Дело в том, что санкции развиваются медленно. Присоединение Крыма было большим шоком и для американцев, и для европейцев, они не могли даже понять, как на это отвечать. Сегодня, когда они видят, что на самом деле, хоть ограниченный эффект, но санкции все равно имеют, по крайней мере, восточная часть Украины не является сегодня частью России в отличие от Крыма, они могут войти во вкус и использовать эти инструменты, в том числе, для того, чтобы продолжать давить на Россию, пока она не вернет Крым.
Но в том сценарии, который вы описываете, где Россия арестует лидеров ополчения, лидеров «Донецкой и Луганской народных республик», выдаст их международному суду, проведет расследование внутри российских вооруженных сил, определит тех людей, которые по российскому уголовному законодательству отвечают за подготовку, развязывание и ведение агрессивной войны, а трудно представить себе иначе действия, которые связаны с обстрелами украинских вооруженных сил с российской территории, которые имели место, о которых говорят американские дипломаты и разведчики. В этом смысле нужно пройти достаточно большой путь для того, чтобы, даже не говоря о Крыме, вернуть отношения в норму на востоке Украины.
Мне кажется, что Запад будет приветствовать такие действия, для Запада тоже понятно, что вернуть Крым – это одно, а вернуть статус-кво в Донецке и Луганске – это другое. Тем не менее, я думаю, что в этом сценарии основные проблемы будут у российского руководства не в отношениях с Западом, которые немного потеплеют, а внутри страны. Российскому руководству будет трудно объяснить своим избирателям, что на самом деле никакой «Новороссии» нет, что на самом деле ополченцы и российские офицеры, которые им помогали, и российские бизнесмены, которые финансировали, это враги России. В этом смысле я думаю, что основные проблемы будут не в экономике России, не в социальном секторе России, а терминах внутриполитического диалога.
Ну а давление за возвращение Крыма, безусловно, продолжится, и санкции будут держаться и дальше. Конечно, этот сценарий, хотя и выглядит, с вашей точки зрения, позитивным, он все-таки не будет возвращением, грубо говоря, к 2011 или 2012 или 2013 году. Ситуация с присоединением Крыма необратимо изменилась, доверия в отношении российских лидеров и западных коллег необратимо разрушено. В этом смысле такой сценарий трудно себе представить.
С другой стороны, я не могу себе представить сценарий, в которой Владимир Путин вернет Крым Украине. Я не считаю, что этот сценарий имеет какую-то положительную вероятность.
Пархоменко: Пожалуй, да, в это сложно поверить. Если говорить о российской экономике, это постепенное налаживание отношений с Западом и, соответственно, возвращение на рынки капитала Европы и США, восстановление доверия инвесторов западных. Можно ли будет говорить о том, что это приведет к тому, что деньги в российском бюджете к 2018 году не кончатся, и вообще ситуация в экономике будет значительно лучше, чем в умеренном сценарии, который мы обсуждали перед этим?
Гуриев: Ситуация в этом сценарии будет лучше, чем в умеренном сценарии, но напомню вам, что замедление российского экономического роста началось еще до того, как Россия присоединила к себе Крым. Более того, в отдельные кварталы 2013 и первый квартал 2014 года мы наблюдали и отрицательную динамику в российской экономике. И в этом смысле без всяких внешних проблем политика российского руководства, отказ от решения внутренних экономических и структурных проблем привели к тому, что российская экономика перестала расти.
С другой стороны, в этом умеренном сценарии, я думаю, у российского руководства будет серьезный стимул решать внутренние проблемы. Например, бороться с коррупцией, улучшать ситуацию с деловым климатом. Почему? Потому что поражение на внешнеполитическом фронте, которое придется признать, приведет к тому, что российским властям нужно будет предложить гражданам другие успехи. В первую очередь, успехи в борьбе с коррупцией и экономические успехи. В этом смысле у российского руководства будет гораздо больше стимулов заниматься экономическими реформами и борьбой с коррупцией.
Это, в свою очередь, приведет к проблемам в отношениях высшего российского политического руководства со своими коллегами, друзьями в госкомпаниях, в компаниях, которые, по слухам, связаны с высшими политическими чиновниками. Борьба с коррупцией не бывает без жертв. На самом деле, это тоже нелегкий путь, по крайней мере, на этом пути, в этом сценарии мы видим серьезный стимул для российской власти решать экономические проблемы.
Честно говоря, если мы вернемся к середине 2012 года, посмотрим из 2012 на вторую половину 2012, на 2013 год, на начало 2014 года, было много надежд ожидания реформ. Эти ожидания не оправдались, несмотря на то, что население действительно ждало экономического роста, выполнения майских указов и так далее. Эти указы не выполнялись практически никак, о чем Владимир Путин много раз говорил и критиковал правительство за их невыполнение. Поэтому деньги кончатся к 2018 году все равно, насколько я понимаю. С другой стороны, ситуация будет не такой отчаянной, как в умеренном сценарии.
Пархоменко: «Деньги кончатся» — вы имеете в виду вообще, то есть и резервные, и ФНБ-фонды, и проедим даже запасы все к 2018 году?
Гуриев: Да, безусловно. На самом деле, очень большая часть наших запасов уже проинвестирована или обещана к инвестициям внутри страны. Создан целый ряд механизмов, которые позволяют вынимать деньги из Фонда национального благосостояния. Мы до сих пор не знаем, насколько рискованны эти инвестиции. Например, из тех денег, которые дал ВЭБ на строительство олимпийских объектов, насколько многие из этих займов будут реструктурированы, потеряны навсегда, насколько новые инфраструктурные проекты, профинансированные ВЭБом, в том числе, из Фонда национального благосостояния, будут потеряны.
Мы не знаем, будет ли принято решение по рекапитализации «Газпрома» в связи с так называемым китайским контрактом, мы не знаем, сколько денег будет выделено на рекапитализацию пострадавших российских госбанков и ВЭБа. Поэтому ситуация на самом деле является крайне неопределенной, но риски того, что Фонд национального благосостояния закончится до 2018 года, остаются даже в этом позитивном сценарии.
Если бы мы вернулись к февралю, и вы задали бы мне этот вопрос, и не только мне, если вы посмотрите на дискуссию среди чиновников и выступление Алексея Кудрина в конце 2013 года, все эти специалисты говорили о том, что деньги кончаются неумолимо без всякой войны.
Пархоменко: Тогда давайте перейдем к негативному сценарию, хоть и не хочется уже обсуждать. Тем не менее, представим себе, что все пошло по самому плохому пути: Россию признали прямо в гибели «Боинга», в поддержке сепаратистов на востоке Украины, и мы видим некую форму второй «холодной войны», как это указано на обложке журнала The Time, возвращение политики сдерживания. Что тогда? Когда кончатся деньги в таком случае? И вообще, к какому состоянию мы придем к 2018 году?
Гуриев: Вы знаете, я думаю, что тогда речь уже пойдет не о 2018 годе, а о 2014. Ситуация с оттоком капитала драматическая в этом году, если пессимистические прогнозы не оправдаются, а будут превзойдены с точки зрения противостояния России и Запада. Например, если Запад начнет открыто говорить о том, что сейчас российские войска стреляют по украинской территории, что уже сейчас тяжелое вооружение на самом деле поставляется не только украинским ополченцам или сепаратистам, но и поставляется вместе с экипажами, российскими военнослужащими. Я думаю, что ситуация будет на самом деле очень серьезной.
И это означает, что в 2014 году российское руководство будет стоять перед выбором вводить ограничения на конвертируемость рубля или существенно снижать курс рубля, позволять курсу рубля существенно снизиться. Это очень неприятный выбор, потому что ограничение конвертируемости рубля приведет к панике среди инвесторов и к существенному недовольству российского бизнеса и среднего класс.
С другой стороны, снижение курса рубля сразу даст российскому населению, простым гражданам понять, что ситуация в экономике плохая. Как только вы включаете телевизор, вам говорят, что в Европе жить плохо, в Америке тоже есть проблемы, а в России экономика при всех своих трудностях все-таки чувствует себя не так плохо. Но когда вы сталкиваетесь с тем, что курс рубля в банке, в обменном киоске снизился, и за доллар нужно платить гораздо больше рублей, чем раньше, и это отражается не только в цене на доллар, но и в ценах на товары первой необходимости, вы понимаете, что что-то пошло не так.
Что бы вам ни рассказывал телевизор, вы увидите это и в банке, и в магазине, и начнете думать о том, что, наверное, противостояние было контрпродуктивным. И при всей популярности решения о присоединении Крыма необязательно люди готовы к тому, чтобы пожертвовать десятками процентов своего дохода за это решение.
Пархоменко: Если мы говорим о российской экономике, увидим ли мы глубокий спад, аналогичный или похожий на то, что мы видели в 2009 году?
Гуриев: Это вполне вероятно уже не в 2014, а в 2015 году. Во многом это зависит от решения, которое будут принимать российские власти. Сами по себе внешние факторы не должны привести к большому спаду, потому что российская экономика при всех ее проблемах – на самом деле достаточно здоровый механизм, у которого есть самое главное: средство ответа на эти проблемы – это снижение курса рубля.
В отличие от Греции у России есть собственная валюта. Поэтому когда у России есть внешние проблемы, курс рубля снижается, производство становится более конкурентоспособным, но при этом, естественно, снижается уровень жизни населения.
В 2009 году российское руководство не хотело снижения курса рубля по аналогичным причинам, ответило откладыванием девальвации, повышением процентных ставок, что и привело к спаду в экономике в первой половине 2009 года. Надеюсь, что эти уроки выучены и такого спада не будет.
С другой стороны, последние несколько месяцев мы видели самые странные действия и еще более странные обсуждения в коридорах российской власти. Поэтому ничего исключать нельзя.
Пархоменко: В завершении хотел бы вас попросить оценить в процентах, может, вероятность умеренного, позитивного и негативного сценария. Как эта раскладка выглядит, на ваш взгляд?
Гуриев: Я бы сказал, что умеренный сценарий имеет вероятность 60%, пессимистичный – 30% и оптимистичный – 10%, может быть, даже ниже.
m.tvrain.ru/articles/esli_sanktsii_prodolzhatsja_dengi_konchatsja_k_2018_godu_chto_esche_zhdat_rossijskoj_ekonomike_tri_stsenarija_ot_ekonomista_sergeja_gurieva-373591/
пс. все думал — почему назвали канал «дождь»? А потом понял — где «Дождь» — там и ГРЯЗЬ!