Чему нас учит страх

Очередная метафора для раздумья.

Чему нас учит страх

Однажды, в 1819 году, в 3 000 миль от чилийского берега, в одном из отдалённейших районов Тихого океана 20 американских моряков беспомощно смотрели, как их корабль заполняет вода. Корабль столкнулся с кашалотом, пробившим огромную дыру в обшивке. Когда корабль начал тонуть, моряки втиснулись в три крошечные спасательные шлюпки. Они были за 10 000 миль от дома, за тысячу миль, или дальше от ближайшего берега. В их шлюпках находилось несколько примитивных навигационных приборов и небольшой запас воды и пищи. Это были моряки китобоя Эссекс, трагедия которых частично легла в основу романа «Моби Дик».

Даже в наше время их положение было бы незавидным, но задумайтесь, насколько хуже им было тогда! Никто на земле не подозревал о том, что случилось, и нечего было надеяться на спасательную экспедицию. Большинство из нас никогда не попадали в ситуацию, сравнимую с мытарствами несчастных моряков, но все мы на собственном опыте знаем, что такое страх. Нам знакомо чувство страха, но мне кажется, что мы недостаточно понимаем, смысл страха.

В процессе взросления нас часто учат, что страх — это слабость, присущая детям, от которой нужно избавиться, как от молочных зубов и старых роликовых коньков. Я думаю, что этот подход не случаен. Нейробиологи доказали, что в силу своей природы люди предрасположены быть оптимистами. Может быть, поэтому мы зачастую воспринимаем страх, как опасность. «Не волнуйся, — говорим мы друг-другу, — не впадай в панику». В английской терминологии мы говорим о победе над страхом, мы боремся со страхом, мы его преодолеваем. Но давайте посмотрим на страх с другой стороны. А что, если страх — это замечательный инструмент воображения, не уступающий в глубине и мудрости сочинительству как таковому?

Проще всего проследить связь между страхом и воображением на примере маленьких детей, чьи страхи часто ярки и правдоподобны. Когда я сама была ребёнком, я жила в Калифорнии — не худшем, согласитесь, месте для жизни, но для меня, ребёнка, Калифорния была полна страхов. Я помню, как страшно было смотреть на люстру над обеденным столом, раскачивавшуюся вперёд-назад во время каждого землетрясения. Иногда я не могла заснуть, боясь, что Большое Землетрясение застигнет нас во сне. О детях, мучающихся такими страхами, мы говорим: «У них живое воображение». Рано или поздно большинство из нас вырастает из этих страхов и забывает свои фантазии. Мы знаем, что под кроватью не живут чудовища, что далеко не каждое землетрясение разрушает города. Но возможно, это не случайность, что некоторые из творческих гениев так никогда и не разучились верить в свои детские страхи. Воображение, породившее «Происхождение видов», «Джейн Эйр» и «В поисках потерянного времени», создавало также тревоги и мании, отравлявшие жизнь Чарльза Дарвина, Шарлотты Бронте и Марселя Пруста. Вопрос в том, что нового о собственном страхе мы можем узнать на примере гениев и детей.

Давайте ненадолго вернёмся в 1819 год, в трудное положение команды китобоя Эссекс. Давайте взглянем на их страхи и картины, нарисованные их воображением, в то время как их болтало волнами где-то в Тихом океане. С момента кораблекрушения минули сутки. Пришло время составить план, но у моряков был не такой уж богатый выбор. В своём замечательном описании этих событий Натанаэль Филбрик пишет, что моряки находились в точке, настолько удалённой от берега, насколько это географически возможно. Они знали, что ближайшими к ним островами были Маркизские острова, находившиеся в 1 200 милях. До них дошли ужасные слухи, как будто эти острова и соседние с ними были населены каннибалами. Моряки представили себе, что как только они высадятся на берег, их схватят и сожрут дикари. Другой возможной целью были Гавайские острова, но капитан боялся, что в это время года команде угрожают сильные штормы. Последний вариант был самым трудным и долгим: плыть 1 500 миль в южном направлении, в надежде поймать попутный ветер, который рано или поздно прибьёт их к Южноамериканскому побережью. Они знали, что это длинное путешествие истощит их запасы пресной воды и пищи. Быть съеденными каннибалами, утонуть в шторм, или умереть от истощения, не доплыв до земли — вот страхи, занимавшие воображение несчастных матросов. Как окажется позже, выбор между этими страхами решит, выживут они или погибнут.

Давайте придумаем новое имя для этих страхов. Что если, мы назовём их не страхами, а историями? Если задуматься, то мы сочиняем страхи точно так же, как мы рассказываем истории — это врождённая человеческая способность. Страхи и истории состоят из одинаковых элементов. Они имеют общую структуру. Как в любой истории, в страхе есть герои: герои наших страхов — мы сами. У страхов есть сценарии, у них есть начало, кульминация и конец. Вы садитесь на самолёт, самолёт взлетает, у него отказывает мотор. Образы, наполняющие наши страхи, так ярки и правдоподобны, что не уступают тем, что встречаются в романах. Представьте себе акт каннибализма: человеческие зубы, вгрызающиеся в человеческую плоть, тело, жарящееся на костре. В страхах присутствует интрига. Если мне удалась роль рассказчика, то вас наверняка мучает вопрос, что случилось с матросами китобоя Эссекс. Наши страхи сопровождаются похожей тревогой. И, как любая хорошая история, страх вытесняет собой всё остальное, всё наше внимание сосредоточено на важнейшем вопросе в литературе и в жизни: что случится дальше? Другими словами, страх заставляет нас задуматься о будущем. Кстати, люди — единственные существа, способные таким образом думать о будущем, представлять самих себя в будущем контексте. Это мысленное перенесение во времени — ещё одна общая черта между страхами и историями.

Из собственного писательского опыта я знаю, как важно в литературном процессе научиться видеть заранее, как одно событие повлияет на все остальные события в романе — механизм страха работает точно так же. В страхах, совсем как в книгах, одно событие приводит к другому. Когда я писала свой первый роман «Время чудес», мне понадобились месяцы, чтобы представить себе, что случится, если Земля вдруг замедлит вращение. Что случится с протяжённостью дня? Что произойдёт с урожаем? Как это повлияет на наш разум? Позже я поняла, как похожи эти вопросы на те, что я задавала сама себе в детстве, мучаясь ночными страхами. Если сегодня произойдёт землетрясение, беспокоилась я, что будет с нашим домом? Что случится с моей семьёй? В ответ на эти вопросы я придумывала историю. Если взглянуть на страхи не просто как на страхи, но как истории, получится, что сами мы — авторы этих историй. Не менее важно отдавать себе отчёт, что мы — читатели своих собственных страхов и смысл, который мы вложим в страх, окажет огромное влияние на нашу жизнь.

Некоторые из нас больше склонны прислушиваться к собственным страхам, чем остальные. Я читала о новом исследовании в среде успешных предпринимателей: автор выяснил, что у каждого из них была привычка, названная им «продуктивной паранойей», а именно, эти люди не отмахивались от собственных страхов, а изучали и расшифровывали их, и потом использовали для подготовки к действию. Таким образом, даже если исполнялись худшие прогнозы, их предприятия были готовы.

Бывает, что наши худшие страхи становятся реальностью — это одно из самых удивительных свойств страха. Время от времени, наши страхи предвещают будущее. Но невозможно подготовиться ко всем ужасам, порождаемым нашим воображением. Как же тогда выделить из общей массы те страхи, к которым стоит прислушаться? Вместо ответа, я приведу в пример поучительный и трагичный конец истории китобоя Эссекс. После долгого обсуждения, матросы пришли к общему решению. Напуганные слухами о каннибалах, они решили оставить в стороне ближайшие острова и, вместо этого, выбрали долгое и гораздо более тяжёлое путешествие к берегам Южной Америки. Спустя два месяца плавания у них закончилась провизия, как и следовало ожидать, а они всё ещё находились далеко от земли. Когда оставшиеся в живых были подобраны двумя встречными кораблями, б́ольшая половина экипажа была мертва. Некоторые сами прибегли к каннибализму. Герман Мелвилл, который использовал эту историю как материал для романа «Моби Дик», годы спустя, находясь на твёрдой земле, написал: «Несчастные матросы Эссекса могли бы со всей вероятностью избежать выпавших им страданий, если бы, покинув обломки корабля, они взяли курс на Таити». «Увы, — добавил Мелвилл, — они испугались каннибалов». Загвоздка в том, почему матросы боялись каннибалов сильнее, чем более чем вероятной смерти от истощения? Почему одна история показалась им гораздо убедительнее, чем другая? С этой перспективы они уже не писатели, а читатели своих страхов. Владимир Набоков сказал, что лучший читатель соединяет в себе два противоположных темперамента: артистический и научный. Хороший читатель обладает страстью артиста, готовностью нырнуть с головой в историю, но не менее важно, чтобы он обладал холодной беспристрастностью учёного — она необходима, чтобы остужать страсти и сдерживать интуитивные реакции на поворот сюжета. Очевидно, что у матросов Эссекса не было проблем с артистической стороной. Они выдумали множество ужасающих сценариев. Беда в том, что они ошиблись с поворотом сюжета. Из всех возможных историй, они выбрали самую жуткую, самую кошмарную, не покидающую воображение: каннибалов. Быть может, если бы они смогли прочитать свои страхи с холодной объективностью учёного, они бы поверили в менее кровожадный, но более правдоподобный сюжет медленной смерти и отправились бы прямиком на Таити, как желал того позже Мелвилл.

Быть может, если бы все мы вчитывались в собственные страхи, мы бы реже теряли покой, переваривая наиболее отвратительные из них. Мы бы теряли меньше времени, боясь маньяков и авиакатастроф, и больше беспокоились бы о незаметных и неминуемых катастрофах: о неощутимом сужении наших артерий, о постепенном изменении климата. Чем больше нюансов в истории, тем больше её литературная ценность. Точно так же наши незаметные страхи могут оказаться самыми реальными. При правильном к ним отношении, наши страхи — это чудесный дар воображения, разновидность будничного ясновидения, инструмент заглядывания в будущее, когда есть ещё время повлиять на то, что случится. При должном к ним отношении, страхи дают нам не меньше, чем наши любимые литературные произведения: немного мудрости, каплю предвидения и одну из версий самой непостижимой вещи в мире — истины.

mkhv.livejournal.com